Юнас Ли - Хутор Гилье. Майса Юнс

В комнатах красовались вазы с георгинами и другими осенними цветами с дачи, всюду лежали яблоки и груши, стояли корзины с красной и черной смородиной для варенья. Из лавки носили через двор сахарные головы; их растапливали в большом луженом медном тазу, а на кухне среди банок с вареньем хозяйничала тетушка Раск; она накрывала их свиными пузырями и перевязывала бечевкой.

То и дело она выпархивала из кухни в длинном белом переднике с подоткнутой юбкой, неся на блюдце горячее варенье, чтобы посоветоваться с фру, готово ли оно; на ходу она дула на него, стараясь остудить. Она требовала, чтобы Арна помогала ей перебирать и чистить ягоды, а вслед за ней из кухонной двери вырывался запах жженого сахара.

На плите шипело, бурлило и булькало варенье, все в кухне ходило ходуном.

А Майса шила и думала о том, как вечером она увидит Хьельсберга…

Всякий раз, когда им предстояло встретиться, Майса словно оживала; она могла до бесконечности мечтать об этом… Одного она не понимала — чем она жила раньше. Она вспоминала, как темными вечерами возвращалась домой одна в дождь и в слякоть. Что она знала тогда? К заказчикам да от заказчиков, и больше ничего. Варила себе кофе и разбирала фасоны…

Даже не верится, что было это всего год назад!

Да, тогда она и не представляла, что можно жить иначе…

А Хьельсберг такой добрый, такой участливый, всем с ней вроде бы откровенно делится; знать бы только, что у него на уме насчет будущего…

Рассказал ей, как еще мальчишкой жил в Нурланне. Наверно, в тех краях много удивительного. Похоже, он допускает, что когда-нибудь и она побывает там, — ведь сам он, став доктором, собирается вернуться туда, на север…

А однажды вечером он принес из города пакет, в котором оказался отвратительный блестящий череп. Он был нужен ему для занятий, и всю дорогу он смеялся, представляя, как перепугается Тилла, когда станет подавать ему чай и увидит череп на столе.

Но на этом он не остановился. Майса должна была непременно рассмотреть череп и взять его в руки; и что вы думаете — она так и сделала!

А потом он объяснял ей про нервы и артерии и сказал, что ее сердце не что иное, как насос. Когда Майса чего-нибудь не понимала в его рассказах, она просто шла рядом и поглядывала на его откинутую голову и на прядь волос, свесившуюся к самым очкам. Он был и этим доволен; хорошо, что есть с кем поговорить…

Ох, она смертельно боялась одного — как бы он снова не нанялся в домашние учителя, как бы не уехал; он говорил, что не станет тянуть лямку здесь, в городе, если придется тратить все время на то, чтобы заработать на жизнь, — так он экзамена не сдаст. Он часто повторял, что если бы не Майса, он бы давным-давно все бросил и пошел в репетиторы…

А как он ворчал, что попусту тратит время, поджидая ее, когда ей случалось опоздать к месту их встречи или когда из-за хозяев ей неудобно было долго бродить с ним по улицам. Он обзывал ее мелочной и педантичной, высмеивал и утверждал, что все портнихи уж непременно такие дотошные, просто несносные — это свойство их породы! Брюзжал до тех пор, пока у самого на душе не становилось легче.

Но все равно, в каком бы расположении духа он ни был, о чем бы ни говорил, все было ей интересно, раз это был он; кажется, от него она снесла бы даже и побои и брань!

Ведь до сих пор ей не к кому было привязаться по-настоящему, а с теми, кому она шила, она была связана не крепче, чем обычной ниткой!

Если зимой она опять останется одна и у нее не будет утешения, что вечером она может встретиться с ним, тогда вокруг снова наступит мрак и уныние. Что уж греха таить, Хьельсберг стал для нее единственным светом в жизни…

…Вошла Лена с руками, красными от сока, который она только что выжимала, и начала накрывать на стол.

Сегодня в кухне все просто с ног сбились. К обеду подали приторный сливовый суп. Тетушка Раск не вышла к столу — она не могла отлучиться из кухни, пока не управится с вареньем.

А после обеда все толклись между кухней и кладовой, осматривали банки и бутылки и готовили записки с названиями, которые нужно наклеить, когда варенье остынет…

— Ох, как досадно, что мне надо снова идти в старом пальто, ведь новое уже почти готово! — вошла в комнату Арна, растопырив пальцы, липкие от возни с ягодами; она торопилась переодеться, собираясь на урок французского. — И как назло, нужно проходить по Гроттенбаккену, как раз мимо дома Скэу!

Она осторожно облизывала губы кончиком языка; видно, обожгла рот и не хотела показать, что уже полакомилась вареньем…