Александр Хьелланн - Яд

В тот же день профессор посетил Торговое общество и там подписался на десять акций по пятьсот специадалеров. Да, конечно, как он затем признал и сам, это была значительная сумма, но зато он поступил в соответствии с тем методом, которого придерживался по отношению к своей жене.

История с Абрахамом ставила профессора в чрезвычайно выгодное положение. Теперь он мог с помощью колких и едких слов решительно поговорить со своей женой. И хотя он был крайне удручен и расстроен тем, что случилось с мальчиком, этот предстоящий разговор давал профессору чувство какого-то морального удовлетворения.

В течение нескольких лет семейная жизнь профессора шла хотя и тихо, но не совсем блистательно. Нередко фру Венке раздражалась и даже не всегда скрывала того презрения, которое она постепенно стала испытывать к мужу. Своей сдержанностью муж уравновешивал ее поведение и даже не терял надежды победить ее и доказать ей, что на мир следует смотреть не ее, а его глазами.

Войдя в гостиную с письмом в руке, профессор Левдал сказал своей жене:

— Ну вот, дорогая, случилось то, что я все время ожидал, — ты испортила нашего мальчика своими восторженными идеями. Вот письмо, которое я нынче получил от ректора. Наш Абрахам, представь себе, поднял бунт в школе!

— Я не понимаю, Карстен, о чем ты говоришь?

— Я говорю: Абрахам восстал против своих учителей! Он назвал адъюнкта Олбома дьяволом и даже угрожал ему кулаком.

Фру Венке, засмеявшись, сказала:

— Ну, слава богу, что не случилось худшего!

— Худшего? Это восклицание, Венке, отлично характеризует тебя. О, конечно, ты всегда на стороне тех, кто возмущается и протестует. Однако, высокоуважаемая фру Венке, я должен тебе сказать вот что: теперь моему долготерпению настал конец. Мальчик в одинаковой мере принадлежит мне, и я не желаю вырастить из него мечтателя-радикала, который, к стыду и огорчению семьи, закончит свои дни среди подонков общества! Я слишком терпимо смотрел, как ты пичкаешь его своими сумасбродными идеями. Это дало свои плоды. И надеюсь, что ты извинишь меня, если теперь я, как отец, проявлю свою власть, чтобы спасти нашего сына от гибели, если это еще возможно. Где он сейчас? Дома?

— Я еще не видела его.

Фру Венке не решила еще, как ей следует отнестись к столь необычайной горячности своего мужа. Помимо этого, она в точности не знала, в чем именно заключался поступок Абрахама. А расспрашивать мужа об этом ей не хотелось, поскольку он стал говорить с ней столь неподобающим образом.

Но вот, наконец, Абрахам, усталый и голодный, вернулся домой. Он тихонько проскользнул в гостиную и предстал перед своей матерью бледный и подавленный.

Она спросила его:

— Что там произошло, Абрахам? Что ты там натворил?

Абрахам пристально посмотрел на мать — на свою единственную надежду. Но прежде чем он смог ответить ей, профессор открыл дверь своего кабинета и громко позвал сына.

Профессор долго и строго беседовал с ним. Фру Венке не слышала, что он говорил Абрахаму, но ей была невыносима эта беседа. Однако войти в кабинет к мужу ей не хотелось, и поэтому она ушла в столовую.

Свою речь перед сыном профессор начал серьезным и даже скорбным тоном.

— Ты причинил мне большое горе, Абрахам! — сказал профессор. — Я рассчитывал воспитать из тебя честного и полезного гражданина, который доставил бы мне радость и которым я мог бы гордиться, но вместо этого ты обнаружил уже в столь раннем возрасте такие тенденции, какие непременно приведут тебя к гибели, если ты своевременно не одумаешься. Обычно с годами проходит лень, юношеское легкомыслие, необузданность. Но вот дух мятежа почти всегда остается там, где он пустил глубокие корни. Мятежный человек начинает с насмешек над учителями. Затем он свысока посматривает на своего отца и на свою мать. И, наконец, он уже не прочь поиздеваться над самим господом богом!.. Но ты должен знать, Абрахам, к какому сорту принадлежат все эти мятежные люди. Это обычно преступники, подонки нашего общества, которые противятся законам и заполняют наши тюрьмы. Вот поэтому я сегодня больше чем потрясен. И свое горе я даже не берусь высказать словами. Больше того: я не в состоянии бранить тебя или наказывать. Но вместе с тем я не знаю и не решил еще — смогу ли я, вообще говоря, оставить в своем доме такого сына.

С этими словами профессор Левдал вышел из своего кабинета.

Этот молчаливый уход и вся хорошо продуманная речь оказали свое воздействие на Абрахама.