Александр Хьелланн - Яд

Во время перемены маленький Мариус сказал Абрахаму с явной укоризной:

— Ах, Абрахам, ты вчера зря заманил меня ловить рыбу. Ты сам теперь видишь — я решительно ничего не знаю. А между тем я уверен, что меня сегодня вызовут по всем предметам. Дело, конечно, кончится очередной шестеркой, а тогда меня не допустят к экзаменам.

Абрахам только сейчас осознал всю трудность положения Мариуса. Об этом Абрахам раньше никогда всерьез не задумывался. Но теперь, когда маленький Мариус, делая множество ошибок, читал оду Горация, Абрахам живо ощутил, что его лучший друг и в самом деле может не перейти в четвертый латинский класс. А это означает, что маленький Мариус останется на второй год, останется в новом классе и с новыми школьными друзьями.

Маленький Мариус, отвечая Олбому, то и дело ошибался. Но адъюнкт Олбом не осмеливался раздражаться в присутствии ректора. Благостным тоном он говорил Мариусу:

— Нет, нет, дорогой Готтвалл, ты говоришь не то! Ты говоришь: Fallo, fefelli… это так… Но далее как будет, дорогой мой мальчик?

У Мариуса не было в голове ни одной цельной мысли, и он беспомощно заикался:

— Fa… fe… fe…

Строгий взгляд ректора сдерживал Олбома, но все же адъюнкт свирепо сказал:

— Ну?! Говори!.. Что за удвоение ты ищешь в супине? Ты же отлично знаешь эти глаголы! Их не больше трех-четырех. Вспомни: pello, pepuli, pulsum… А тут? Тут?

— Pulsum… — пробормотал Мариус, судорожно накручивая на свои пальцы голубой платок.

Голос Олбома дрожал от ярости, когда он крикнул:

— Вздор, Готтвалл! Ты просто издеваешься надо мной!.. Да, да, господин ректор, ко всему этому надо относиться совершенно спокойно… Ты знаешь эти глаголы как свои пять пальцев, но только не хочешь мне отвечать!.. Ну, спокойнее, мой мальчик! — Голос учителя дрожал от бешенства. — Итак, начнем: amo, amavi, а теперь супин: ama…

Маленький Мариус молчал, уронив свой носовой платок.

Адъюнкт Олбом, позабыв о ректоре, снова крикнул:

— Ну, это уже слишком! Отвечай, отвечай, упрямый болван! Отвечай хотя бы, как будет по-латыни круглый стол? Ну — круглый стол! Да будешь ли ты, наконец, отвечать?!

Мариус молчал. И тут Олбом с яростью кинулся к школьнику, словно намереваясь ударить его, несмотря на присутствие ректора. Собирался ли он и и самом деле ударить Мариуса или же просто хотел устрашить его — осталось неизвестным, так как в этот момент Мариус упал. Он упал на пол между столом и скамейкой, прежде чем адъюнкт Олбом достиг парты.

Перегнувшись через стол, Олбом с недоумением смотрел на лежащего на полу Мариуса. Торопливо подойдя к Олбому, ректор спросил:

— Что с ним? Он упал?

Адъюнкт не успел ответить, так как в это мгновенье в классе раздался чей-то взволнованный голос: «Как вам не стыдно?!»

Все обернулись на этот окрик. Абрахам Левдал с исказившимся лицом стоял, бледный как полотно. Губы его снова повторили: «Как вам не стыдно!» И тут Абрахам, замахнувшись кулаком на Олбома, отчетливо произнес:

— Вы… вы дьявол!

Этой сценой ректор был устрашен более, чем когда-либо в жизни. За всю свою долгую педагогическую деятельность ему еще не приходилось видеть что-либо подобное. Адъюнкт Олбом стоял окаменевший, позабыв о маленьком Мариусе, который не двигаясь лежал на полу.

Наконец ректор пробормотал, посматривая на Абрахама:

— Ты… ты, кажется, сошел с ума, Абрахам… Абрахам Левдал!

Но тут Мортен Толстозадый решительным шагом подошел к упавшему Мариусу и приподнял его. Глаза Мариуса были закрыты, и смертельная бледность не сходила с его лица.

— Принесите воды! — скомандовал Мортен, не опуская Мариуса.

— Да, да, принесите скорей воды, — залепетал адъюнкт Олбом. — Мальчик несомненно болен. Это чистое безобразие — посылать в школу больных учеников…

Между тем ректор, подойдя ближе к Абрахаму, долго и неподвижно глядел на него, а затем тихим и строгим тоном сказал ему:

— Немедленно отправляйся домой, Левдал! Сегодня же я буду беседовать с твоими родителями о твоем поступке.

В классе стояла мертвая тишина, когда Абрахам принялся собирать свои книги. Ожесточение, которое кипело в его сердце, когда Олбом мучил Мариуса, с необычайной быстротой рассеялось. И теперь, проходя по пустому школьному саду, Абрахам стал обдумывать, что, собственно говоря, он сделал. И как об этом он поведает своему отцу.

Выйдя из школы, Абрахам не сразу пошел домой. Он оставил свои книги у знакомого булочника и направился к восточной окраине города, где он никак не рисковал встретить своего отца.