Кнут Гамсун: Круг замкнулся

Он окинул ее взглядом с ног до головы: уж не потешается ли она над ним?

— Ни тебя, ни твоих родителей на свете не было, когда я уже был женатый человек, — сказал он покровительственным тоном.

— Даже представить себе трудно, — промолвила Лолла. — Но все равно я отлично помню, как вы возвращались домой на своем большом барке — как же его звали-то?..

— «Лина». Да, славная была посудина.

— Я стояла и глядела, как «Лина» входит в гавань, а потом на веслах шла к вам и поднималась на борт. Вы этого, пожалуй, и не помните.

— Ну, у меня там много перебывало народу. Но что-то я смутно припоминаю…

— Я тогда, конечно, была сопливая девчонка, а мне вы казались таким интересным мужчиной…

Черт подери!

— Хотите верьте, хотите нет, но мы, девчонки, рано начинаем разбираться в таких вещах.

— Вы только подумайте!

— Выходит, я некоторым образом ваша старая поклонница.

— Ха-ха-ха! — засмеялся старый шкипер, снисходя к неразумной молодости.

И впрямь через некоторое время после того, как Абель уехал и все снова пошло своим чередом, старый Бродерсен словно бы о чем-то призадумался. Хорошо иметь рядом молодую женщину, короче, он подровнял свою седую бороду и начесал на лысину седые прядки. Часто он зазывал Лоллу на башню, показывал ей там карточные фокусы, еще радовало его, что так мало уходит теперь кофе и масла. Старательная девушка, ничего не скажешь. Выучившись управляться с моторкой, Лолла нередко уходила в город, причем изводила уйму горючего, с другой стороны, и это было хорошо: она уходила на моторке и, когда он собирался днем вздремнуть, в доме стояла тишина. Как ни говори, очень удачно, что он заполучил ее к себе в домоправительницы.

Ну, ухаживания особого, конечно, не получилось. Бродерсен слишком одряхлел. Какое-то время он куражился, выпускал толстую цепочку поверх жилета и носил сапоги с лакированными отворотами, отчего больше походил на капитана, чем на смотрителя маяка, но надолго его не хватило, он и впрямь слишком одряхлел. Когда стаял снег и кусты на холме налились соком и весна проникла в души людей, со старым Бродерсеном все произошло как раз наоборот: он почувствовал себя еще более старым и высохшим, чем обычно. Верно, он перенес на ногах небольшой грипп, и отварную рыбу ему подавали теперь не так часто, как при Абеле, словом, все было далеко не так здорово, как раньше. Лолла тоже не слишком пеклась теперь о том, чтобы развлечь его и вернуть ему молодость, как делала это осенью. Она уже выслушала все его рассказы, переглядела все его фокусы — и хватит с нее. А уж горючего она изводила просто ужас сколько. Пришлось ей об этом сказать.

— Ты так часто ездишь в город, Лолла. Я не к тому, что ты запускаешь работу по дому, но керосина сколько уходит…

— Да, — согласилась Лолла. — А что мне прикажете делать? Сидеть на маяке со стариком и пальцем не шевельнуть?

Он не мог возмутиться и выгнать Лоллу. Пришлось глотать правду. Он снова попытался развлечь ее, ему от всей души этого хотелось.

— Пойдем в горницу, Лолла, здесь много диковинных вещиц из разных стран.

Он был трогательно смущен, когда начал показывать свои безделушки, объяснять, откуда их привез, когда это было и сколько они стоили. Это был по большей части никчемный хлам, собранный в первые матросские дни, — луки и стрелы, раковины, маленькая оловянная фигурка Будды, оклеенная ракушками шкатулка, большая картина, нарисованная в Неаполе, с изображением барка «Лина». Он преподнес ей шелковый платочек из Китая — красиво сложил его и, помешкав, протянул Лолле.

— Зачем он мне? — спросила та.

— Это шелк. Я тебе дарю.

— Спасибо. Я смогу его повязывать на шею.

— Сможешь, сможешь, он из Китая. Уж и не помню, сколько я за него заплатил, но все равно возьми.

Впрочем, и собрание редкостей скоро иссякло, а больше ему уже решительно нечем было ее развлечь. Ясно, что она слишком молода для него, для его дома, а молодость нынче куда как взыскательна. Но расстаться с ней после такой кратковременной службы и предстать в глазах людей человеком, от которого уходят, он тоже не мог. Как-никак он достопочтенный капитан и смотритель маяка Бродерсен, у него две сберегательные книжки и хорошая репутация.

От Абеля пришло письмо, он писал, что в Сиднее уволился с корабля и поступил в мореходную школу. И впрямь старательный парень, он хочет чего-то достичь в жизни. Отец испытывал законную гордость и, наведываясь в городок, рассказывал, что его сын поступил в мореходную школу. Да, Абель далеко пойдет, отвечали люди. Он еще станет гордостью нашего города, других здесь нет и не предвидится, говорили они.