Мор Йокаи - Жёлтая роза

Отсутствие переправы было бедой не столько для графских коров, сколько для торговцев, которые спешили из Дебрецена и Уйвароша на онодскую ярмарку и чьи подводы стояли теперь в грязи под открытым небом. Торговые люди, удручённые, сидели в единственной комнате корчмы возле пристани.

Ферко Лаца отправился покупать сено для стада. Он купил целый стог.

― Ведь мы просидим здесь по крайней мере три дня.

К счастью, среди приезжих нашлась торговка, привёзшая с собой целую гору противней и свежую свинину. Она не замедлила открыть торговлю, наскоро соорудив из кукурузных стеблей некое подобие шатра. О дровах ей заботиться не приходилось, их в изобилии доставляла Тисса. На переправе у корчмаря водилось вино, правда кислое, но за неимением лучшего хорошо было и такое. Впрочем, каждый венгерец, отправляясь в дальний путь, берёт с собой флягу вина и торбу с провизией.

Скучающие постояльцы заводили знакомства и вели нескончаемые разговоры.

Дебреценский сапожник и дубильщик из Балмазуйвароша уже считаются старыми знакомыми. Скорняка все называют кумом. Пряничник хоть и сидит за отдельным столом (воображая, что он важнее других, так как носит сюртук с красным воротником), но тоже принимает участие в беседе. Попозднее в корчму заходит барышник, но ему разрешается разговаривать только стоя, ибо у него горбатый нос. Когда вошёл пастух, ему тоже освободили местечко за столом: авторитет пастуха признают даже горожане. Оба моравских погонщика остались на дворе стеречь стадо.

Сейчас, пока нет молодки Пундор, разговор идёт тихо и спокойно; приедет она и никому не даст слова вымолвить. Она едет со своим шурином-столяром, их подвода застряла где-то в непролазной грязи. Шурин везёт на ярмарку в Онод разрисованные тюльпанами сундуки, а молодуха Пундор ― мыло и восковые свечи.

Когда пастух вошёл в комнату, в ней было так накурено, что он едва различал людей в густом дыму.

― А скажите, кум, ― обратился сапожник к скорняку, ― вы там, в своём Уйвароше, поближе к хортобадьской корчме… Как это так случилось, что дочь корчмаря напоила зельем табунщика?

У пастуха замерло сердце.

― А так, что красавица Клари готовила жаркое для Шандора не с паприкой, а с вороньим когтем.

В разговор поспешил вмешаться пряничник:

― А мне известно, что она подсыпала в мёд ядовитого зелья, которым травят рыбу.

― Ну, вам, сударь, лучше знать! У вас и часы на золотой цепочке! Но как бы там ни было, из нашего Уйвароша привозили полкового фельдшера для вскрытия тела умершего табунщика. Фельдшер нашёл у него в серёдке вороньи когти. Их положили в спирт, они будут служить доказательством на суде.

― Вы, сударь, уж убили табунщика, а он вовсе не умер от яда, только с ума сошёл. Его отправили в Буду [9] Буда ― древняя столица Венгрии на правом берегу Дуная; ныне ― правобережная часть Будапешта. ― там ему просверлят голову, так как весь яд пошёл в мозг.

― Ах, вот оно как! Отправили в Буду! Как же, отправили… на тот свет досками торговать! Моя жена сама разговаривала с женщиной, которая делала бумажные цветы на гроб Шандора Дечи. Та уж не соврёт.

― На дворе сидит тётушка Чикмак ― та, что жареным мясом торгует. Она днём позже приехала из Дебрецена. Давайте-ка позовём её, она-то уж всё знает.

Но тётушка Чикмак боялась оставить котёл с шипящим жарким и держала речь по ту сторону окна. По её словам, отравленного табунщика уже и похоронили: его отпевал дебреценский хор, а священник отслужил по нему молебен.

― Что же сталось с девушкой? ― спросили сразу трое.

― Девушка убежала куда глаза глядят со своим возлюбленным, с каким-то пастухом, который и подстрекнул её отравить табунщика. Они где-то вместе сколотили разбойничью шайку.

Ферко Лаца выслушал всё это, глазом не моргнув.

― Болтовня! Сказки! ― авторитетно заявил пряничник. ― Вы, сударыня, плохо осведомлены. Девицу сразу же схватили, заковали в кандалы и отправили куда следует под конвоем. Мой подмастерье был в городской управе, когда её туда привели.

Пастух продолжал слушать молча, не шевелясь.

Внезапно во двор с грохотом вкатилась подвода. Это прибыла уже упомянутая молодуха Пундор. Она вошла первой, а следом за ней ― возница и шурин, с трудом тащившие большой дорожный сундук.

Право же, называть молодкой такую тушу, как мыловарка, слишком учтиво.

― Ну вот сейчас молодка Пундор расскажет, что сталось с дочерью корчмаря, отравившей табунщика.

― Расскажу, расскажу, душа любезная, дай только отдышаться. (С этими словами она взгромоздилась на большой сундук, так как ни стул, ни скамья не выдержали бы тяжести её тела.)