Кальман Миксат - Том 1. Рассказы и повести

Но есть еще на свете добрые, порядочные люди, которые умеют оценить все по достоинству.

Кожибровский погнал лошадей прямиком в Хоммону, где он сговорился с подрядчиками, взявшимися «приукрасить» замок.

Потом он завернул на рынок, в лавку еврея, торговавшего старым железом. Здесь не знали, куда и посадить шикарного барина.

— Чем могу служить вашей милости?

— Не сумели бы вы, любезный, раздобыть мне старинные оленьи рога?

Еврей удивленно поднял на графа глаза: уж не шутит ли он — но тут же хлопнул себя по лбу.

— Это для украшения комнаты, не так ли? — сказал он, радуясь своей догадливости.

— Н-ну, примерно.

— Чтобы Микша Крамер да не мог! Да он все может. У Микши Крамера целый выводок детей. (Крамер имел привычку говорить о себе в третьем лице.) Бедность — лучший учитель.

— Ну, значит, доставайте, и поскорее.

— А сколько нужно вам приблизительно? — спросил торговец, потирая руки.

— Ну, скажем, возов шесть, — ответил Кожибровский. Микша Крамер оторопел, потом всплеснул руками.

— Ох, крышка ему! (Понимай: крышка Микше Крамеру.) Где же у оленя столько рогов!

— Экий вы чудак, Крамер; у одного, конечно, нет, но ведь оленей-то на свете много, значит, и рогов много. (С этими словами он раскрыл бумажник и положил перед Крамером сотенную.) Вот вам для вдохновения. Я хорошо заплачу, когда все соберете. Рога могут быть старыми, крупными, мелкими, парными, ветвистыми — какими угодно, лишь бы это были рога. В середине марта я приеду за ними с людьми.

Крамер наконец пообещал собрать желаемые рога к сроку, и удовлетворенный Кожибровский отправился в Будапешт.

Отсюда он написал учтивое письмо в Грац «усовершенствователям природы», в котором ставил их в известность, что будет с него развлечений, ибо отныне он берет свою судьбу в собственные руки и лично поведет дела своего владения, расположенного на территории Венгрии.

Он с рвением приступил к этим делам, раздобыл красивый экипаж с четверкой лошадей, на каком-то аукционе приобрел за бесценок кучу негодных сельскохозяйственных машин (таких, которые уже не служили и не поддавались починке) и отвез их в Тримоц; купил, тоже с аукциона, две мушкетные пушки, чтобы установить их перед фасадом — какое великолепие придадут они замку!

Вместе с тем он рьяно посещал казино, что ни вечер — усаживался за спиной старого графа Ваграни и без конца подначивал этого страстного спорщика. У графа каждые три-четыре слова перемежались решительным: «Держу пари!» Кожибровский, улучив как-то удобный момент, выразил сомнение по поводу высказанной графом Ваграни очередной нелепицы (которыми граф славился).

— Что же, давай пари! — по обыкновению запальчиво воскликнул граф.

— Вопрос только: на что? — скромно произнес Кожибровский.

— На что угодно! На что хочешь!

— Ну, хорошо, — согласился Кожибровский, — держим пари на тридцать мешков живых зайцев.

Ваграни улыбнулся, но тем не менее ударил Кожибровского по ладони и проиграл ему тридцать мешков живых зайцев. Когда дело дошло до расплаты, Ваграни изъявил желание заменить зверюшек деньгами, но Кожибровский был непоколебим: нет, денег ему не надо, ему подавай живых зайцев — таким образом, шутки шутками, а проигравшему барину пришлось рассчитываться натурой, то есть косыми, раздобыть которых и доставить в полном здравии он незамедлительно приказал своему управляющему алфёльдским поместьем.

Как только окончилась зима и божьи коровки стали выползать из-под комочков земли, чтобы погреться в первых лучах весеннего солнца, Кожибровский взялся за свое имение.

Сначала он занялся замком. Ночью из Хоммоны были перевезены в Тримоц семь крытых простынями возов с оленьими рогами. На другой день Кожибровский нанял работников, приставил к каждому возу по четыре человека, и возы разъехались по разным уголкам леса.

— Вот что, ребята, — наставлял Кожибровский поденщиков, — беритесь за дело: надо разбросать рога по всему лесу.

Те недоуменно уставились на него.

— А польза-то с этого какая, ваша милость? Кожибровский засмеялся.

— Ежели мы засеем почву рогами, то на ней вырастут олени. — И он лукаво прищурил глаза. — Только вы распределяйте их равномерно, не кидайте в одну кучу. Потом слегка прикроете сухой листвой — сами олени их тоже так закапывают.

До чего же несуразная эта земля! Ничему на свете не радуется, только весне! Да и ей-то всего две недели. Но зато тогда уж она одевается в свой самый великолепный наряд, папоротники сплошь покрывают луг и достают до пояса; расправляясь, тянется кверху чистотел, молодые побеги деревьев, и просвирник, и пышный тысячелистник. Кто оглядит землю в эту пору, да еще не наметанным оком, тому покажется, что здесь самые что ни на есть жирные, богатые почвы. И ведь какое великолепие! Зеленый ковер толщиной в человеческий рост устилает эту никчемную землю. Плохой тот человек, кого такое не очарует. А кого очарует — тот осел. Ведь эта зеленая растительность ни на что другое не пригодна, как только ласкать взор. Тримоцкая земля — словно ленивая лошадь, что и разгуляется, и разыграется, и дает себя холить, а запряги ее для полезного дела — не двинется с места, хоть ты лопни. Так и эта земля: что ты с ней ни делай: улучшай, удобряй, паши ее да борони — она тебе все одно твердит по-своему, по-словацки: «Нэ можэмо».