Кальман Миксат - Том 1. Рассказы и повести

— Предположим, понял. И я очень доволен, что ты теперь проживаешь как раз взятые у лисицы годы. Но смотри мне, Леопольд, будь начеку и не забывай, что ты министр, приехавший навестить меня — причем как раз в то время, как я отлучился встречать гостей.

— Ох, конечно, не забуду. Это мне на всю жизнь памятно будет.

— За обедом ты сидишь от меня по правую руку.

— И на который час ты заказал обед?

— На четыре. Со станции я отвезу гостей прямо в лес, а пока мы еще не заберемся далеко, Штириверский, который должен проследить, как будут выпускать зайцев, верхом подлетит ко мне докладывать, что ты прибыл. Все должно быть точно, как условленно.

Кожибровский собрался в путь, четверка его пегих лошадей уже нетерпеливо била копытами у подъезда. В экипаж Кожибровский велел положить два хороших ружья. Выйдя из дома, он оглядел двор, где среди хозяйственных построек в художественном беспорядке стояли машины, а кое-где и элегантные экипажи, словно забытые тут случайно. В кухне хлопотал со своими помощниками выписанный из Пешта повар, вынимая разнообразные деликатесы из прибывших вместе с ним ящиков, где чего только не было: откормленные гуси, огурцы, дыни, спинка упитанного барашка, различные рыбы, кетовая икра и еще черт знает какие яства.

Служанка, стоя на пороге кухни, ломала руки: «О господи Иисусе, да что же здесь нынче будет?»

Вдоль террасы сидели деревенские красавицы, они хохотали и заигрывали с парнями.

Завидев графа, молодой словак приподнял шляпу.

— А с нами что будет, ваша милость, господин граф?

— Все вы, друзья мои, честь честью получите свою поденную плату, так что ешьте, пейте да ведите себя прилично! Вот все, что от вас требуется. Когда же я вернусь, вы ступайте себе, кто в сад, кто во двор, и делайте вид, будто заняты работой. Может случиться, что я позову вас и попрошу сплясать, ну так вы и спляшите. Потому что я, видите ли, хочу показать иноземному вельможе, как живут и веселятся на земле венгерской. Вот и все! А вы сколько просите за это поденных? Господин нотариус еще с вами не срядился?

— Ничего он не говорил, только велел прибыть сюда. Крестьяне стали переглядываться, наконец самый старший из них сказал:

— У нас вот какой вопрос имеется, ваше превосходительство… на сколько дней мы вам надобны?

— Смешно! На один-два часа сегодня после обеда. Как только уедет чужестранец, вы тоже можете идти восвояси.

Крестьянин почесал затылок. Ему не по вкусу пришлось, что работы здесь только на один день.

— Ну, в Америке, — расстроено процедил он сквозь зубы, — по два талера в день платят, больше четырех форинтов то есть.

Кожибровский сдвинул брови.

— Ну, ну, мы ведь не в Америке, и ты мне с Америкой не лезь. Да и потом какая же это работа?

— То-то и оно, — не сдавался народный трибун, — будь это порядочная работа, я бы и слова не сказал. Но мы к такому не привыкшие.

— Ах вы, ненасытные словаки! — злобно вырвалось у Кожибровского. — Эй, Баптиста, выйди-ка да пристрели парочку из них!

Тут девушки и молодухи испуганно закудахтали, а мужчинам пришлось заиграть отступление.

— Вы, пожалуйста, не слушайте его, ваше сиятельство, он выпимши! Что ваша милость даст нам, за то и благодарствуем.

— Женщины получат по три кроны, а мужчины — по две — вынес Кожибровский решение.

Но это опять вызвало ропот.

— Как же так, позвольте спросить? Где это видано, чтобы баба больше мужика получала?

— Это потому, что бабы красивее мужиков, — ответил Кожибровский.

Все вышло так, как Кожибровский задумал. Поезд прибыл точно, и из купе первого класса показался прусский барон, а из-за его спины выглянула дама чарующей красоты.

— Моя племянница, вдова Врадитц, — поспешил представить ее барон.

Кожибровский уже слыхал о красавице вдове, чей муж был русским атташе. Два года назад в обществе каких-то высокопоставленных лиц он уехал охотиться на австралийские острова, где попал в руки туземцев, которые, поскольку он был в теле, в буквальном смысле слова съели его.

Кожибровский поклонился. У него потемнело в глазах — так хороша собой была эта женщина.

— Я счастлив приветствовать вас, — произнес он. Когда же секретарь Ханк стал сбрасывать бесчисленные картонки, коробки и чемоданы, Кожибровский не удержался от легкого укора в адрес барона: — Вот видите, милый мой, какой вы! Ну как нашлось в вашем сердце столько жестокости, чтобы не известить меня о такой великой радости.

— Да я и сам был удивлен, когда моя племянница, явившись к отходу поезда, объявила, что хочет ехать со мной.