Кальман Миксат - Том 2. Повести

Перевод А. Гершковича

Когда-то (лет десять назад) я писал рассказы, сплетая из двух-трех сюжетов один: брал какую-нибудь фабулу и, так как ее одной было маловато, приклеивал к другой, — вот и получалась из двух слишком коротких историй одна, более или менее подходящая.

Но, старясь, человек утрачивает изобретательность. Теперь у меня лишь одна фабула, а я хочу сделать из нее два рассказа.

И с помощью Музы я это сделаю. Впрочем, и без нее справлюсь. Ведь Муза тоже сильно одряхлела: та, что некогда правила миром, сейчас держит всего-навсего крохотную галантерейную лавочку; та, что прежде вдохновляла поэтов, ныне, в эпоху искусственных цветов, способна разве что придать некоторую поэтичность туалету. Да и прислугу свою Муза сменила: уволила прелестную служанку Фантазию и держит вместо нее колючую брюзгу — Наблюдение.

В первой повести Муза кое в чем мне еще пригодится, но во второй она только путалась бы под ногами. Уже из одного этого почтенные читатели поймут, что я взялся за весьма странное предприятие, которое напомнит ему те хитрые картинки, которые в венгерских домах встречаются повсюду. Взглянешь на такую картинку прямо — увидишь портрет Гарибальди, а посмотришь сбоку — обнаружишь папу римского Пия. Два портрета на одной картинке. Каждый по отдельности — вполне серьезный портрет, но вместе они выглядят прекомично.

Итак, учитывая сказанное, я мог бы назвать свою повесть «Голубка в клетке» юмористической. А между тем вы услышите от меня две чрезвычайно трогательные истории.

Когда-то (лет этак четыреста тому назад) жил в Вероне один честный и добрый человек по имени Балдуин Джервазио, который больше всего на свете любил цветы. Это была его страсть, притом единственная. Он привозил луковицы знаменитых тюльпанов из Голландии, черенки роз — из Турции и был счастлив, твердо веря, что саду его нет равного в мире.

Но и это счастье его разрушил сосед — старый Рикардо, которому он однажды показывал свои клумбы и саженцы.

— Как ты думаешь, в раю красивее, чем здесь? — спросил гостя Балдуин.

— Не знаю, рая еще не видывал. Пока, слава богу, ты меня туда не отправил. (Балдуин, между прочим, по профессии был врачом.)

— А зачем мне тебя туда отправлять? — отвечал, смеясь, Балдуин. — Тебя все равно в рай не пустят. (Рикардо, между прочим, был известнейшим в Вероне адвокатом.)

— Возможно, возможно. Но что касается роз, то видел я и покрасивее.

Балдуин вздрогнул. — Где?

— В Неаполе, у одного моего приятеля.

— Как его зовут?

— Альберто Марозини.

— Альберто? Да ведь он мой друг!

— Так ты знаешь его?

— Ну, видеться мы с ним не виделись. Но он написал книгу о цветах, и я — тоже. С тех пор мы переписываемся и стали добрыми друзьями.

Четыреста лет назад подобная дружба еще была возможна.

Балдуин решил во что бы то ни стало раздобыть черенки тех хваленых роз и вскоре отправился в Неаполь, чтобы навестить Альберто.

Ласково и радушно встретил Альберто своего незнакомого собрата (хроника, но крайней мере, не нахвалится его гостеприимством). Душистые ванны с амброю были к услугам Балдуина; столы гнулись под тяжестью яств. Хозяин показал гостю свои корабли — он был владельцем двенадцати судов, бороздивших морские просторы, — показал все сокровища своего сказочного сада. Когда же Балдуин признался, что приехал, собственно говоря, за тем, чтобы получить черенки роз, хозяин воскликнул:

— Черенки? Да я отдам тебе самую лучшую свою розу, целым кустом. Ведь розы — чем реже сорт, тем ценнее. Если такой же есть у меня, ценность твоего сразу уменьшится. Словом, когда ты покинешь мой дом (дай-то бог, чтобы это случилось возможно позже), забирай любой куст из моих уникумов, какой тебе больше понравится.

Балдуин не спешил покинуть пышный дом Альберто. Это была обширная усадьба с великолепно налаженным хозяйством. В погребах стояли бочки прекрасного кипрского вина, истинного нектара, достойного богов.

— А ведь ты — состоятельный человек, Альберто. Я и не подозревал этого.

— Я богат, мой друг, и поэтому ты можешь смело просить меня о чем угодно.

Итак, два молодых человека, каждому из которых едва минуло тридцать лет, зажили здесь в сладостном дурмане от ароматов цветущего сада и хмельного кипрского вина. Альберто был невысок, коренаст, с приятным и внушающим доверие открытым лицом, со смеющимися голубыми глазами. Балдуин был высокий, атлетического сложения мужчина с бычьей шеей. Впрочем, оба они были мягкие, добрые люди, — мухи, как говорится, не обидят.