Кальман Миксат - Том 1. Рассказы и повести

— Так ведь оно нам и ни к чему.

— А знаете ли вы, что стоит вам чикнуть на сотую долю волоска правей или левей, и вы погубите и другой глаз?

Штража насторожился.

— Что же касается бельма, только что снятого вами, — продолжал профессор, — то это удается, согласно статистике, один раз на две тысячи случаев.

— Неужто? — задумчиво перебил его кузнец.

— Потому что если сморщится хрусталик, то во время операции легко могут порваться волокна цинновой связки, и в рану вольется стекловидное тело, или же разжижится его сумка, и тогда легко может получиться полный вывих хрусталика, более того, он может погрузиться в стекловидное тело.

— Ну и ну, — отозвался Штража, у которого весь лоб был покрыт испариной.

— А ну-ка, приблизьтесь, — подозвал его профессор, входя в раж, — я объясню вам на живом глазу пациента, какими путями связаны эти нежные маленькие сосудики со вторым глазом.

Он с увлечением описывал волшебную страну глаза, точно перед ним был глобус, иссеченный руслами рек и ручьев. Штража смотрел не отрываясь, до рези в глазах, и слушал; волосы его встали дыбом. Наконец, совсем отчаявшись, он ударил себя по голенищу и, окончательно пав духом, пробормотал:

— Все, Янош Штража, отныне ты, сударь мой, никто, хуже собаки.

У кузнеца было такое ощущение, будто он свалился с большой высоты, с колокольни или с чего-то в этом роде, и будто это уже вовсе и не он, а только дух прежнего Штражи. Когда же, покончив с объяснениями, профессор попросил его прооперировать, наконец, и второй глаз портного (это было совсем нетрудно в сравнении с уже проделанной только что операцией), то Штража заупрямился, стал отнекиваться и только после горячих уговоров взялся за нож, — но, боже ты мой, что это с ним стряслось? Нож дрожал у него в руке! Он склонился над больным, но тут голова у него закружилась, и он, побледнев, бессильно опустил руку.

— Ох, доктор, — простонал он, — плохо я вижу, нет, не смогу… не посмею я больше…

После того, как он узнал, какой сложный, особый мир представляет собой глаз и какими опасностями чревата малейшая неточность его руки, малейшее ускорение тока его крови, незаметное отклонение его ножа, он больше не брался врачевать даже ячмень, не то что делать операции.

…Эта судьба ожидала бы и меня, милостивый государь, узнай я из Вашей книги, сколько всего требует наука от литературного произведения. И я никогда не посмел бы больше писать рассказы.

При сем остаюсь и т. д.

1903

Перевод И. Миронец

Вы, вероятно, знаете графа Кожибровского. Ну, хотя бы из моих же рассказов. Удача иногда сопутствует, иногда изменяет ему, но при всех обстоятельствах он остается джентльменом. Случается, граф исчезает на годы, тогда о нем говорят: все, конец ему, пошел ко дну, втерся приживальщиком к какому-то русскому князю — и тому подобное; затем он вдруг снова во всем своем прежнем блеске появляется в клубах, на местах состязаний, в обществе политических деятелей в Кракове, Вене или Будапеште.

Помнится, года два назад, когда судьба забросила его в Грац, в этот город стариков, доживающих свой век на пенсии, те, что знали его убежище, поговаривали: «А наш неугомонный весельчак Кожибровский угодил-таки на свалку. Стал агентом фирмы по продаже недвижимого имущества и, прежде всего, вилл («Крузе и компаньон, усовершенствователи природы». Гауптштрассе № 11. Агент, да еще в Граце! Страшная участь. На этот раз Кожибровскому не воскреснуть». А вот он взял да воскрес.

Впрочем, чтобы ему воскреснуть, кое-кто должен был прежде умереть.

Эту печальную миссию взяла на себя старая его кормилица, некая Алоизия Шраммель из Львова, нажившая на склоне лет небольшое состояние изготовлением искусственных цветов; почувствовав приближение своей кончины, она, будучи бездетной, вспомнила о маленьком плутишке, коего вскормила когда-то собственной грудью: ему-то и оставила она свои двадцать тысяч форинтов наличными, а также лавчонку, набитую коробками с искусственными цветами.

Узнав о случившемся, Кожибровский не мешкая поехал во Львов и, как собака зазевавшуюся муху, проглотил нежданно привалившее ему наследство. Что с того, что оно мизерное: kleine Fische — gute Fische [24] Мелкая рыба — хорошая рыба (нем.) — аналогично русскому: на безрыбье и рак рыба. .

Бедная старая Алоизия поступила прекрасно и вполне логично. Когда у нее было молоко, она снабдила Кожибровского-младенца молоком, теперь же оставила ему на булочку, надо же что-то и покрошить в молочко. Правда, между молочком и булочкой зияет пропасть лет, — ну да что с того!