Фердинанд Оссендовский: Ленин

Тем временем многомиллионный русский гигант ему не принадлежал. Разные силы владели им и бросали из крайности в крайность: от героической жертвенности на фронте, фанатичного патриотизма и аскетического терпения — до уличных баррикад, кровавых выступлений против царя или обожествляемых им вождей. Как разрушить и навсегда ликвидировать противоречивые силы, чтобы все это людское море покорно лизало берег, на котором стоит цель коммунизма, — об этом думал, ходя по необжитой комнате Смольного дворца, Владимир Ильич Ленин, председатель Совнаркома, диктатор, мессия России, устремившейся по неизвестному истории человечества пути.

Он хмурил брови, теребил бороду и щурил глаза. Его выпуклый, куполообразный лоб, казалось, напрягался и дрожал под натиском бушующего под ним урагана мыслей, в то время как сердце билось ровно, взгляд был холодный, устремленный вперед, будто бы стремящийся с небывалой точностью измерить расстояние до известных только ему объектов.

Он поднял голову. Кто-то стучался в дверь.

— Войдите! — крикнул Ленин.

На пороге возник Халайнен.

— Какая-то гражданка просит принять ее, — сказал он неуверенным голосом.

Ленин наморщил лоб.

— У нее какая-то просьба? Буржуйка?

— Говорит, что не хочет ни о чем просить! Она врач…

— Впустите ее, товарищ!

Вошла маленькая, худая женщина лет сорока пяти, в скромном, черном пальто и спадающей со шляпки траурной вуали. Она улыбнулась и радостно воскликнула:

— Предчувствие меня не обмануло! Это вы, Владимир Ильич! Наш мудрый и строгий «Воля»!

Ленин сощурил глаза и как будто притаился.

— Воля? — повторил он. — Так меня называли только в одном месте…

— В доме моего отца, доктора Остапова, где уже тогда чувствовалось, что вы — «воля»! — растрогавшись прошептала она.

— Елена?! Елена Александровна?!

— Да! — радостно улыбнулась она. — Вы бы меня не узнали! Много воды утекло с момента нашего прощания в Самаре!

— О да, много! — воскликнул он. — Как все изменилось! Кажется, что с тех пор пролетели века! Но, но! Вы в трауре? По отцу?

— Нет! Отец и муж давно уже умерли. Это по сыну. Его убили в Галиции во время отступления генерала Брусилова.

— Значит, вы были замужем? За кем?

— За доктором Ремизовым. Я тоже врач — ответила она.

Ленин издевательски рассмеялся:

— Вот видите? Вы говорили мне когда-то, что никогда не забудете обо мне… Все меняется… все проходит, Елена Александровна. Прошу, присаживайтесь!

Говоря это, он подвинул ей стул и, присев на столе, смотрел на нее, изучая лицо, глаза, мелкие морщинки возле век и губ и, пробегая взглядом по всей ее фигуре — от ботинок до траурной шляпки.

Он узнал эти голубые, полные доброго блеска, горящие глаза; вспомнил еще свежие и яркие губы; заметил выступающую из-под шляпки прядь золотистых волос.

— Вот видите? — повторил он, закончив осмотр.

Она подняла радостное лицо, глядя на него добрыми, без страха и восхищения глазами, такими, какими опытные женщины смотрят даже на самого чудесного ребенка.

— Я долго ждала вас… Потом надежда угасла навсегда. Теперь я вижу, что была права — сказала она без горечи, с улыбкой.

— Да? Что вы говорите? — спросил он, склонив голову на бок, словно приготовился долго и терпеливо слушать.

— Мы очень любили вас… Все… — начала она. — Нас очень волновала ваша судьба. Мы кое-что слышали о вас, хотя наш друг Ульянов постоянно исчезал из поля зрения!

— Тюрьма, конспирация, непрекращающаяся подпольная жизнь, сибирская ссылка, эмиграция, проклятая, пожирающая душу эмиграция! — взорвался он.

— Да! Да! — согласилась она. — Однако мы слышали, что наш «Воля» стал грозным публицистом, который сегодня подписывался — «Ильин», завтра — «Тулин»… Я узнала, что в Сибири вы женились… Мне сказала об этом Лепешинская…

— А-а! — протянул Ленин. — Тогда то вы и решили, что я больше не вернусь?

— Нет! Раньше… намного раньше…

— Это интересно!

— Это очень просто! — возразила она. — Из публикуемых вами статей и брошюр я почувствовала, что для вас не существует ничего, кроме идеи и цели. У меня всегда были такие подозрения… Тем временем я, как женщина, хотела иметь, кроме великой цели, свою, маленькую, личную! Я полна буржуазных предрассудков…

Она спокойно улыбнулась.

Ленин громко заметил:

— Это самый невинный из буржуазных предрассудков, пока!

— Пока? — удивилась Елена. — Может ли быть иначе, если это касается женщин?

— О, может! — воскликнул он. — Я не стану далеко искать примеры! Возьмите хотя бы мою жену — Надежду Константиновну. Для нее существует только общая цель; я для нее лишь повозка, на которой она и все остальные едут к финишу.