Валентин Костылев - Минин и Пожарский

В польском лагере тоже наступила тишина: ни

рожков, ни песен, ни криков.

Нижегородских ратников охватило любопытство.

Хотелось знать, что за противник, с кем придется

тягаться силой, из-за кого столько разговоров и

хлопот.

Ополченцы подползали к самой воде, вглядываясь

в польские таборы. Расширенными от удивления

глазами с интересом следили за тем, как польские

гусары, спустившись вереницей с берега, поили

коней.

Начался шепот:

— Гляди, гляди! Кони-то какие гладкие да

большущие!.. Ой, господи!

— Нашими овсами, чай, откормили...

— Гляди... гляди... А сами-то ровно коты — одни

усы.

— Без бороды что за человек?! Силы той нет.

— Айда, ребята, к ним! А?

— Для ча?

— Покалякаем... Почто пришли? Мало им своей

деревни!

— Завтра калякать будем, на поле.

Накалякаемся вдоволь...

— Слышите — смеются!

Глядите—.покатываются!..

— Смеялась верша над болотом, да сама там и

осталась.

— Сесть бы в челнок, да приплыть бы к ним, да

испробовать бы... Думается, и не доживешь до

завтра... Внутри горит.

Послышались подавленные вздохи.

Кто-то сердито сказал:

— Не искушай народ!.. Помело! Лежи смирно.

Воевода какой объявился!..

Польские конники были веселы. Одни уходили,

другие спускались с горы на смену им. И казалось,

конца им не было.

17. Начало боя

Трубецкой стоял на том берегу, за Москва-рекой,

где и Хоткевич,— близ Крымского брода.

Нижегородцы — на этом берегу.

Трубецкой прислал послов. Он обещал

действовать против поляков заодно с нижегородцами и дал

слово ударить полякам в тыл. Трубецкой просил

воинской помощи у нижегородцев. Он уверял, что с

честью послужит земскому делу.

Пожарский согласился. Он не послушался

Козьмы, который убеждал его не верить Трубецкому,

человеку ненадежному. Пожарский отобрал пять сотен

самых храбрых казаков и отправил их на ту сторону

Москва-реки, к Трубецкому.

Рано утром Замоскворечье огласилось воем

резких,- пронзительных фанфар... Выло в этом что-то

страшное, зловещее, новое для слуха нижегородцев.

Грянули выстели пушек, дерзко, вызывающе...

Минин и Пожарский стояли на сторожевой

вышке. Им видно было, как по противоположному берегу

стала приближаться к реке блеснувшая железом

огромная масса польского войска. Грозно сверкало

оружие в лучах восходящего солнца. Всадники, имея

за спиной но одному пехотинцу, спустились в воду

первые. За ними поползли через реку громадные,

сооруженные за ночь плоты с остальной пехртой.

Непривычно было видеть реку, покрытую лесом копий и

знамен.

В действиях гетманского войска чувствовались

сила и уверенность в собственной непобедимости.

Хорошо вооруженное, закованное в заморскую

броню, увенчанное славой прежних побед, оно

красовалось перед нижегородцами своей отвагой,

открыто, на виду у неприятеля, совершая переправу через

реку.

Трубецкой бездействовал.

Он и не думал мешать гетману переправляться

через реку, равнодушно наблюдая за тем, как поляки

перебираются на московский берег. Его

приближенные позволили себе даже издеваться над гонцами

Пожарского, говоря:

— Богаты вы пришли из Ярославля, сами и

отражайте гетмана...

Трубецкой не сдержал своего слова. Минин

оказался прав: атаман далее не шевельнулся, когда более

искусная польская и венгерская конница стала

теснить бросившихся ей навстречу всадников

нижегородского ополчения.

На Девичьем иоле произошло первое

столкновение нижегородцев с поляками.

Пожарский видел, что ополченским всадникам не

побороть превосходной конницы поляков и венгерцев,

и отдал приказ спешиться.

Началась жестокая сеча. Польские гусары

набросились с саблями на пеших нижегородцев. Но

пригнувшиеся к земле ополченцы, пронзая вражеских

коней своими длинными копьями, создали великое

замешательство в эскадронах противника. Кони

опрокидывались на спину, давили людей.

В самый разгар боя и полякам пришлось

спешиться: тучи стрел, выпускаемых татарскими,

мордовскими и чувашскими наездниками, мешали сидеть

на конях. Брошенные седоками лошади бешено

заметались в толпе, становясь на дыбы, брыкаясь

задними ногами, наводя ужас на сражающихся.

Хоткевич бросал в бой все новые и новые

подкрепления.

Бой разгорался. Пились врукопашную до полного