Шамай Голан - Последняя стража

Движение это не прекращалось ни днем, ни ночью. По ночам, сквозь щели в дверях и через зашторенные окна Хаймек разглядывал приветственные транспаранты, украшавшие фронтоны зданий разнообразными цветными пятнами. «Добро пожаловать», – читал Хаймек написанные белым по красному буквы. «Добро пожаловать, герои!»

То здесь, то там ветер колыхал потрепанные флаги. На платформах громоздились следы дневных торжеств – опустевшие трибуны, с которых никто уже не произносил речей, разломанные подмости для оркестра, ворохи официальных бумаг с заголовками, жирно отчеркнутыми – для удобства выступающих – жирными красными линиями – весь этот никому уже не нужный сор и мусор скоротечных пустых торжеств. Опрокинутые стулья казались бойцами, усеявшими поле битвы. Поезд подошел к пограничной полосе, за которой начиналась Польша. Теперь следовало торжественно отметить возвращение в пределы когда-то покинутой родины.

И за одну ночь состав с беженцами преобразился, как невеста, накануне свадьбы, украсившись от паровозной трубы до буфера последнего вагона. Лозунги, плакаты, надписи на вагонах возвещали всему миру – «Мы вернулись!» «Мы вернулись, Польша!» «Мы отстроим тебя, отчизна!» «Мы снова вместе!»

Девушки выплетали из кос с трудом сбереженные ленты и украсили ими поручни первого вагона.

ПОЛЬША! МЫ ВЕРНУЛИСЬ К ТЕБЕ!

Комендант поезда разрешил, воспользовавшись остановкой, нарвать букеты полевых цветов и украсить ими паровоз. Через пять минут состав опустел. Стосковавшиеся по земле под ногами дети носились, боролись, толкались, бегали, прыгали и падали, попадая в объятия гостеприимной травы. С небес – если кто-то наблюдал за всем происходящим с легких проплывающих туч, все это могло показаться столпотворением в гигантском муравейнике. Кто-то хохотал во все горло, кто-то уже жалобно хныкал, разбив коленку. Прогудел гудок – сигнал к возвращению. Прижимая к груди дикие тюльпаны и ирисы, маки и фиалки, толпа хлынула обратно, цепляясь за подножки. Старшие, разумеется, изловчились и поднялись без труда – малышня жалобными голосами просила помощи. Конечно, не обошлось без свинства – Натан стал взимать с малышей дань собранными букетами, отбирая лучшие из лучших. Его очередная поклонница, Белла, была в комиссии по украшению поезда, и он обещал ей, что ее-то букет будет и самым большим и самым лучшим.

Хаймек смотрел на Натана, стиснув зубы. «Он такой же гад, каким и был», – подумал Хаймек. Со времени «внушения», полученного Натаном от Ноя, тот больше не задирал Хаймека, но всем своим видом – засунутыми в карманы кулаками и презрительным посвистыванием, высказывал явное к Хаймеку пренебрежение. К сожалению, его влияние на Миру оказалось достаточно сильным, и она ни в чем ему не перечила. Более того – Натан всячески пытался изобразить Хаймека трусом, который прячется за чужие кулаки. «Мастер драться чужими руками», – так он говорил в компании слушателей, в которых недостатка никогда не было. И сопровождал эти слова все тем же презрительным свистом.

Плевать он хотел на Натана.

Сейчас Хаймек вместе со всеми выбрался из вагона. Но в отличие от других залез под вагон и лег на живот, с любопытством поглядывая из своего укрытия на фигурки, сновавшие среди зелени поля. Он был один, невидим никому, и это ему нравилось. Нравилось лежать между блестящими рельсами под брюхом вагона, ощущая тепло нагревшихся за день просмоленных потрескавшихся шпал. Они так похожи были на те, что некогда привели его к порогу детского дома… а, может быть, это были те же самые шпалы? Только за это время они чуть-чуть постарели, и жизнь вдавила их в песок и гравий насыпи, а ветер присыпал их почти доверху пылью? Так или иначе, но было в этих шпалах что-то родное. Это как встреча с давним другом, с которым, однажды поссорившись, расстался, а, встретившись, не можешь даже вспомнить причину ссоры.

Он лежал на шпалах то на животе, то поворачиваясь с боку на бок, а то и лежа на спине, устремив взгляд на проржавелое днище вагона и удивляясь, что оно еще держится, как держатся в своих гнездах колесные оси да и сами колеса, не отваливаясь после тысяч и тысяч километров, проделанных по блестящим стальным полосам рельсов. Нет, наверное, он все-таки станет путейским инженером, когда вырастет и выучится… только, как вот дождаться, дожить до того времени…

А пока что он разглядывает то, что у него под носом, что доступно его взгляду. Он и сам бы не мог сказать, что он ожидает увидеть. Наверное, следы отгремевших здесь сражений… какой-нибудь знак… след… Чтобы представить себе того, кто защищал этот клочок земли, дрался за него и погиб. А может быть, душа погибшего приняла бы облик гнома и предстала бы перед мальчиком, чтобы поведать, как все происходило на самом деле…