Вильхельм Муберг - Ночной гонец

Габриэль приподнял голову с подушки; они лежали полдня, чтобы хоть немного набраться сил, на ногах им держаться было невмочь. Муку, которую им принес Угге, они доели, и вот уже несколько дней у них не было во рту ни крошки. Карин, их милая дочка, нашла вчера дохлую ворону, ощипала ее и сварила. От этого мяса их только мутит и в животе боли. Может, им в кровь попал яд дохлой вороны? Что делать, сунешь в котел и ворону, коли нечего есть.

А теперь Карин варила вороньи ноги, чтобы хоть какую-то малость положить в рот нынче вечером.

Заплечный говорил с Карин возле очага. Слепая услышала его голос и сказала:

— Тут есть еще кто-то. Я его слышу.

— Лежи себе! — сказал Габриэль. — Не бойся.

— Почему ты обманул меня, сказал, что тут нет никого?

Видя, что палач толкует с Карин и не смотрит на них, Угге вытащил из-за пазухи увесистый кожаный кошель. Потом он шепнул Габриэлю еле слышно:

— Даниэль продал серебряный кубок Класа Бокка. Вот тебе четвертая часть за то, что ты прятал.

Глаза бердника загорелись.

— Ты даешь мне четвертую часть? — Он зашептал что-то горячо, потом схватил кошель и быстро спрятал его под одеяло. — Господь воздаст тебе, Угге!

Бердник запустил скрюченные пальцы в кошель, набрал пригоршню серебра. Деньги! Да серебряные! Добрые серебряные марки! Его тщедушное тело била дрожь от радости: в доме завелись денежки!

Он вложил кошель в руки слепой, чтобы она тоже пощупала его, и прошептал:

— На-ка, подержи! Мне дали четвертую часть!

Рука слепой ухватила кошель, но глаза ее оставались неподвижными, устремленными вверх. Она не стала перебирать монеты. Вокруг нее был мрак. Когда бердник решил, что она уже вдоволь натешилась деньгами, он взял кошелек назад и спрятал его под одеялом, поближе к сердцу.

— А сегодня нечего спрятать, Угге? — шепнул он.

— Сегодня нет ничего. Я еще приду к тебе.

— Да кто же тот, другой-то? — спросила слепая.

Ханс из Ленховды сидел у очага, беседуя с молодой Карин.

— Ягодка ты моя! — сказал он, обняв ее стан.

Карин Ярочка сидела, молча выжидая. Щеки ее слегка раскраснелись от жара в очаге. Лиф платья облегал ее юную, упругую грудь. Один рукав ее платья был черный, другой — красный: то были цвета печали и радости. Они шли молодой Карин. Она послушно отвечала, когда палач обращался к ней.

— Помнишь ту ночь, когда я снял с тебя колодки?

Она отдернула левую руку, покрытую красной тканью. Рука в черном рукаве безжизненно лежала у нее на коленях.

То была радость, которую дарила людям шлюха, то была печаль, что доставалась на ее долю.

Глаза у Карин Ярочки блестели, руки ее горели огнем, но это не был огонь желания.

— Вот что, ягодка: сегодня ты пойдешь со мной.

Тут он встал, и бердникова дочка пошла за ним из землянки. Сухие ивовые прутья заныли и застонали, будто сетуя, что им приходится выпускать бердникову Карин с Хансом из Ленховды.

Они направились в рощу за домом, где стояли березы с голыми ветвями. Там они остановились и огляделись.

— Осенняя листва на земле мокрая и холодная, — сказала Карин.

— У тебя тело молодое. Согреет! — ответил Ханс.

Как только заплечных дел мастер вышел из землянки, лесной вор и его пособник осмелились говорить громче. Габриэль опять вынул кошель и пересчитал деньги.

Слепая сказала:

— Кто это сейчас вышел?

— Это наша Карин пошла в лес за дровами, — ответил бердник.

— А кто пошел с него?

— Успокойся, матушка! С нею и с нами господь бог наш ныне, присно и во веки веков, — ответил Габриэль.

Немного погодя Ханс и бердникова Карин возвращались из рощи. Осенняя земля была холодна, но руки молодой женщины горели огнем. По дороге они вели разговор. Палач говорил громко, голос Карин звучал просительно:

— Так вы ничего и не дадите мне, Ханс?

— Я привык держать свое слово, а тебе я ничего не обещал.

— Может, вы дадите хоть одну марку?

— Нет, ягодка моя.

Палач еще не остыл от объятий, глаза его покрылись красными прожилками и влажно блестели.

— Однажды я снял с тебя на ночь колодки. Чего тебе еще надо, чертова шлюха?

— Хоть одну денежку!

— Нет, моя ягодка!

— За что ж вы меня обижаете?

— Молчи! — рявкнул Ханс на Карин. — Молодая, а клянчишь, как старая шлюха. Дать тебе пинка в зад — это я могу!

Карин Ярочка заплакала, закрыв лицо руками:

— У нас в котле вороньи ноги варятся, нам больше нечего есть.

— Да замолчишь ли ты?!

Он угрожающе взмахнул ногой, обутой в тяжелый сапог, и перепуганная Карин пустилась бегом в землянку. Она вытерла глаза правым черным рукавом и начала раздувать под котлом огонь, который погас, пока она ходила в рощу. Красного и черного цвета были рукава у платья шлюхи.