Феликс Дан - Падение империи

— О, Тотилла, как я виновата перед тобой… И как благодарю тебя! — прошептала девушка, прижимаясь губами к прекрасной, сильной руке своего возлюбленного.

— Не правда ли, ты позволишь мне явиться завтра же к твоему отцу и просить у него твоей руки? Это будет самое лучшее…

— Несомненно так! Это спасает тебе жизнь, юноша! — раздался резкий мужской голос за спиной Тотиллы, и из темной глубины грота выдвинулся и встал перед влюбленными, освещенный лучом луны отец Валерии, с обнаженным мечом в руке. Медленно вложил он лезвие обратно в ножны, укоризненно глядя на свою дочь.

— Отец, ты слышал? — вскрикнула Валерия, но не опустила глаз перед мрачно сверкающим взглядом отца.

— Отойди от этого варвара, дочь моя! — повелительно произнес старый римлянин.

Но Тотилла крепче прижал к груди молодую девушку, и его мягкий, музыкальный голос звучал непоколебимой решимостью, когда он обратился к Валерию.

— Ты слышал мои слова, Валерий, и знаешь теперь, что я не хотел оскорбить тебя и не унизился до лжи и притворства. Ты слышал, что только твое отсутствие заставило нас таиться от равнодушного любопытства, а не от тебя, глубоко чтимого отца моей Валерии… Отдай мне твою дочь! Ее место отныне на моей груди, и я не позволю никому отнять ее у меня, даже тебе — ее отцу.

— Замолчи, дерзкий юноша, и благодари Бога за то, что я имел терпение выслушать вас прежде, чем нанести смертельный удар обольстителю моей дочери. Когда мой старый друг сказал, что моя единственная дочь обманывает своего отца, я не поверил этому… Но когда поверить пришлось, когда я увидел, как она, спешившая удалиться в свою комнату, побежала одна ночью в сад, на свидание, тогда я решил, что честь моей Валерии может быть отмыта только кровью преступников, замаравших ее… Подслушанный разговор успокоил и убедил меня в том, что моя дочь не позабыла девичьего стыда и не стала недостойной любви своего отца… За это уважение к моей чести я оставил тебе жизнь, молодой варвар, но большего не жди и Не требуй! Спеши уходить, пока справедливый гнев не пробудился снова в душе моей. Ты украл у меня последнее сокровище — сердце моей единственной дочери. Никогда не прощу я тебе этого! Никогда не отдам свою дочь, дочь римлянина и республиканца Валерия в жены готу-варвару, поработителю моей родины… Прочь с глаз моих, дерзкий юноша! А ты, Валерия, ступай домой… Честная девушка не бродит по ночам в темном саду.

Слушая обидные слова Валерия, Тотилла гордо поднял голову и смелым движением откинул свои длинные локоны. С уст его уже рвался резкий ответ. Но Валерия одним жестом своей белой ручки заставила замолчать своего возлюбленного.

Спокойная и решительная, освободилась она из его объятий и, сделав два шага, остановилась между мужчинами.

— Отец, — торжественно произнесла она, — выслушай свое дитя, прежде чем произнести одно из тех слов, которые нельзя уже взять обратно. Не думай, что я стану оправдываться… Нет, отец! Моя любовь светла и чиста, как солнечный луч. Она не нуждается ни в защите, ни в извинении. Я хочу сказать тебе только одно: эта любовь стала моей жизнью. Если б я даже хотела, я не смогла бы отказаться от нее, как не могу перестать дышать, пока жива. Ты знаешь меня, отец мой. Ты знаешь, что ложь противна мне, что я всегда и всем говорила правду. Если б ты был здесь, когда я узнала моего возлюбленного, если б мы полюбили друг друга не во время твоего отсутствия, ты узнал бы об этом первый. Не сердись же на меня и поверь, что я не изменю ни своей любви, ни своему слову. Смело и честно говорю я тебе — ты сам учил меня говорить так, а не иначе, — говорю, что никогда не откажусь от моей любви, пока жива! Никогда, отец мой.

— И я говорю тебе то же, отец Валерии моей, — горячо прибавил Тотилла. — До самой смерти останусь я верным той, которую полюбил первой и последней любовью.

Так прекрасны были эти двое, смело и гордо стоявшие рука об руку, как бы вызывающие на бой всю вселенную в счастливой уверенности победить ее своей любовью, так гармонировали они, так ясно написана была на их лицах всепобеждающая любовь, что в груди сурового римлянина шевельнулось восхищение и сочувствие.

Валерий закрыл лицо руками… Грудь его подымалась. В душе кипела буря противоречивых чувств. Он молчал. И это было уже началом победы для Валерии.

Тихо подошла она, тихо опустилась на колени, тихо поднесла к губам край одежды своего отца.

— О, батюшка, пожалей меня, прошу тебя именем твоей отцовской любви, — заговорила она голосом, в котором дрожали слезы. — Ты знаешь, как я люблю тебя, и я знаю, как ты любишь меня. Ни один отец не любит так своей дочери. Ты берег и лелеял меня с такой нежностью, ты вырастил и воспитал меня с такой заботливостью, что я, лишившаяся так рано матери, хотя и оплакивала ее, никогда не страдала от ее отсутствия. Нежность отца заменила мне любовь матери. Сегодня в первый раз горюю я о том, что ее нет. Она поняла бы меня и просила бы вместе со мной не разбивать сердца своей бедной девочки. Вспомни то время, отец, когда сердце твое рвалось к моей матери так же, как рвутся наши сердца друг к другу. Позволил ли бы ты кому-либо помешать твоему браку с ней? Вспомни тот день, когда моя умирающая мать передавала тебе свою дочь. Вспомни, что ее последние слова были просьбой не разбивать мое счастье. Ради моей матери, отец мой, пожалей свое дитя!..