Елизавета Дворецкая - Ольга, княгиня зимних волков

Если она не выживет при осаде, все прочее в его глазах утратит смысл. Но общий замысел требовал не мешать Ингвару погубить Сверкера и ждать конца схватки между ними.

Если вдруг Сверкер одолеет – может ведь быть и такое, – то Ведома останется почти в безопасности. И поскольку из ее женихов-князей ни один не уцелел, Краян, приведя к Свинческу ополчение и вилькаев во главе с Лютояром, может требовать возвращения невестки уже открыто – в обмен на жизнь и свободу самого Сверкера. В этот миг Равдан страстно пожелал победы ненавистному прежде тестю.

Но для такой победы Сверкеровы чуры должны оказаться уж очень сильны. Скорее всего, одолеет Ингвар. Равдан уже мысленно видел, как киевляне входят в разоренный Свинческ, заваленный трупами, возможно, горящий… И все выжившие там станут пленниками.

– Ладно, – сказал он. – Моя жена, я и буду вызволять, как знаю.

И сдвинул волчью личину с затылка на лицо – будто решительно отгородился от человеческого мира.

К утру Ведоме уже нечем было хвалиться перед жителями округи: эту ночь все они провели в Закрадье, причем куда хуже, чем в любом сказании. Вблизи за стеной полыхал огромный костер. Веяло жаром, треск пламени раздавался совсем рядом, на двор городца падали дождем искры и даже мелкие головни. Только зиме и снегу городец был обязан тем, что его стены и постройки не загорелись. Жар огромного костра прогнал зимний холод, так что во двор можно было выйти без кожуха. Нигде в Свинческе не топили печи – было ни к чему, а валивший снаружи дым и так не давал дышать. Все уже изнемогли от этого дыма, от которого некуда было деваться. Плакали дети, терли кулачками воспаленные глазенки.

Люди привезли припасы, но есть никто не хотел. Все хотели пить. Внутри городца имелся колодец, но его живо вычерпали до дна. Тогда Грим поставил возле колодца кметей и приказал никого не пускать. Снег на крышах давно растаял от огня и улетел паром в дымное небо. Стенающие женщины с детьми стояли, сидели и лежали вокруг колодца, держа ковшики и кринки, надеясь хоть на глоток воды для маленьких.

Гостислава и Ведома день и ночь ходили между людьми, утешали, ободряли. Под конец Ведома, почерневшая от копоти и усталости, уже только бормотала что-то вроде «боги смилуются, чуры не выдадут», но сама себя не понимала. Не беда – никто ничего не понимал.

Неизвестно было, на что надеяться. Только на то, что Ингварова дружина сильно пострадала в битве и он не решится осаждать городец.

– Где это троллевы чащобы! – кричал в гриднице Сверкер перед оставшимися из его людей. – Там было две сотни мужиков с топорами! Куда они делись! Не могли они все уйти в лес и пропасть!

– Струсили и домой рванули! – отвечал Грим. – Куда им воевать?

– Но вот теперь им было бы очень хорошо появиться! Если бы у меня были эти две сотни, они напали бы на Ингвара снаружи. А мы бы вышли из городца, и от него бы только перья полетели! Они приносили мне клятвы! Они что, не боятся гнева богов?!

Он так и не понял, что смоляне клялись постоять за совсем другого «истинного князя».

Не было никакой возможности привлечь ополчение на помощь. Выйти из городца нельзя было: когда пожар утих и сквозь последние струи дыма стало что-то видно, оказалось, что Ингварова дружина окружает Свинческ со всех сторон. Городец был не велик, и у Киева осталось достаточно людей, чтобы это сделать.

Сверкер бранил на чем свет Своигостя с Гостомыслом, которые бежали, теряя черевьи, но что было толку? Да и останься они, это увеличило бы смолянское войско десятка на два-три, не более. А полоцкий князь, которому, конечно, придется вызволять сыновей, подойдет не так уж скоро.

Может быть, сейчас Сверкер пожалел о том, что отказался от родства с Озеричами. Князья, на которых он рассчитывал, оказались трусами, а уж Краян привел бы ополчение – у него нет другой земли, кроме этой, бежать некуда. Но было поздно жалеть, и об этом Сверкер никому не сказал.

Ведома тоже думала об этом. Но, в отличие от отца, она верила, что Равдан ее не бросит. И то, что смолянское ополчение под водительством ее тестя не давало о себе знать, ее даже несколько обнадеживало.

Так прошла ночь. К утру огонь утих, но с заборола открывалось жуткое зрелище: сплошная черная гарь на том месте, где еще вчера теснились белые от снега крыши и кипела жизнь. Привычное лицо Свинческа изменилось до неузнаваемости, это было нечто вроде обгорелого трупа прежнего поселения. Над пожарищем поднимался душный дым.