Хулия Наварро - Стреляй, я уже мертв

— Бороться с женщинами и детьми? Какая слава в том, чтобы разрушать дома, где еле сводят концы с концами палестинские семьи? — спросила Мариан.

— Может, нам стоить позволить, чтобы нас убили? Камни причиняют боль. А в этих деревнях, где, как вам кажется, живут мирные семьи, есть и террористы.

— Террористы? Вы называете террористом того, кто защищает свое право жить в том месте, где родился? И вообще, политика расселения — это лишь попытка оставить за собой чужую территорию. Резолюции ООН относительно границ Израиля кристально ясные. Но ваша страна ведет политику, настаивая на свершившемся факте. Вы строите поселения в тех зонах, где живут палестинцы, окружаете их, делаете их жизнь невыносимой, пока не добиваетесь их отъезда.

— Вы такая страстная натура, не понимаю, зачем вы вообще пришли сюда для написания вашего доклада. Вам же всё уже ясно, это очевидно, и никакие слова моего отца или дедушки не изменили бы ваше мнение, я прав?

— Я обязана выслушать все стороны.

— Это просто для отвода глаз, ничего больше.

— Хватит, Йонас, госпожа Миллер делает свою работу, — голос Иезекииля Цукера ясно давал понять, что не стоит ждать новой реплики от его внука.

— Ладно, ухожу.

И молодой человек исчез, не попрощавшись.

Мариан прочитала в серых глазах Иезекииля Цукера, что он готов закончить этот разговор, с которым она не справилась. Но она не могла уйти. Еще не время.

— Пожалуй, я выпью предложенный вами чай.

Теперь ошарашенным выглядел он. Цукер не хотел продолжать разговор с этой женщиной, но и не желал проявлять грубость.

Когда он вернулся с чаем, она смотрела в окно. Она была привлекательна, хотя и не красавица. Среднего роста, стройная, с уложенными черными волосами. Он посчитал, что ей уже перевалило за сорок, вероятно, ближе к пятидесяти. Он ощутил ее беспокойство, и это беспокойство, казалось было заразным.

— В том направлении — Иерусалим, — сказал он, поставив поднос с чаем на низкий столик.

— Я знаю, — отозвалась Мариан.

Она выдавила из себя улыбку, но старик, похоже, не был расположен разговаривать.

— Вы сказали, что могли бы неделями разговаривать о страданиях...

— Мог бы, — сухо ответил он.

— Откуда вы родом, Иезекииль? Из какой страны?

— Я израильтянин. Это моя родина.

— Могу себе представить, что для еврея нет ничего более важного, чем чувствовать, что у него есть родина, — сказала она, не обращая внимания на отстраненный тон собеседника.

— Наша родина, да. Никто ее нам не дарил. У нас она по праву. И я ниоткуда не приезжал, я здесь родился.

— В Палестине?

— Да, в Израиле. Удивлены?

— Нет...

— Вообще-то мои родители были из России, а их родители — из Польши. В России много людей польского происхождения, как вы знаете, Польша всегда находилась под пристальным вниманием русских, и каждый раз, когда им доставался кусок польской территории, польские евреи пытались прикинуться русскими. Жизнь евреев в России была непростой, как, впрочем, и в любом другом месте Европы, хотя французская революция облегчила наше положение. Войска Наполеона распространяли идеи свободы везде, куда бы ни приходили, но эти идеи были задушены в царской России. Если в Западной Европе условия нашей жизни изменились, многие евреи превратились в выдающихся граждан и ведущих политиков, в России этого не произошло.

— Почему?

— Русский император и его правительство были крайне реакционными и боялись всего, что казалось им чуждым. Так что евреи жили в районах, называемых «чертой оседлости», расположенных в городах юга России, в Польше и Литве, на Украине, которые тогда составляли часть Российской империи. Даже верность евреев в то время, когда Наполеон вторгся в страну, не изменила настроения при императорском дворе.

Екатерина нас не любила, хотя трудно найти царя или царицу, которые бы желали видеть нас в качестве подданных.

— Вы говорите о Екатерине Великой.

— Именно. Она сделала всё возможное, чтобы нас изгнать.

— Но у нее не вышло...

— Не вышло, пришлось удовлетвориться тем, чтобы ограничить деятельность евреев. В те времена немногие евреи жили достойно: некоторые купцы, процентщики, врачи... Да, им выдавали специальные разрешения, так что они могли жить почти как обычные граждане. Вы слышали о погромах?

— Конечно, я знаю про погромы.

— В 1881 году на царя Александра II совершили покушение, и среди участников заговора оказалась одна еврейка, Геся Гельфман. На самом деле она практически и не участвовала, но послужила спусковым крючком для разразившегося по всей империи насилия против евреев. Погром начался в Елизаветграде, а потом перекинулся на Минск, Одессу, Бельцы... были убиты тысячи евреев. Год спустя многим выжившим пришлось бросить всё свое имущество, потому что новый царь, Александр III, подписал указ об их изгнании.