Мэтт Риз - Имя кровью. Тайна смерти Караваджо

Караваджо услышал тяжелый хлопок отдернутого занавеса: Томассони искал его за гобеленами!

– Моя семья хочет, чтобы семейство Колонна выплатило возмещение за убийство Рануччо, – ты ведь их выкормыш. Пока мы не получим деньги, я тебя не убью. Но это не значит, что я не награжу тебя sfregio– позорным шрамом.

Томассони, рыча, перевернул стол и завопил:

– Где ты спрятался, сукин сын?

В дверях показался монах. Он заговорил с испанским акцентом, обращаясь к Томассони:

– Ты забываешься, сын мой! Ты ведь в обители Божьей.

Томассони вложил в ножны шпагу и поставил стол на место.

– Прошу прощения, святой отец, – сказал он хрипло и пристыженно.

– Оставь пожертвование святой Марии Столпнице и уходи.

Караваджо услышал звон монеты о металлическое блюдо и удаляющиеся шаги Томассони.

Монах приблизился к боковому приделу и остановился в ожидании. Караваджо покинул свой тайник, опустив глаза.

– Тебе лучше выйти через ризницу, а потом – через монастырь, – монах почесал тонзуру и засунул руки в рукава своего белого облачения. На нем красовался крест тринитариев, принявших обет спасать души тех, кто был захвачен в рабство маврами. – У главных дверей тебя уже поджидают.

– Пожалуй, мне не стоит от него бегать. Со мной ничего не случится, святой отец, – и Караваджо направился к выходу.

Но монах удержал его, схватив за локоть:

– Я не про того громилу. Там мальтийский рыцарь.

Караваджо содрогнулся. За ним пришел Роэро.

– Сюда, – монах провел Караваджо вверх по винтовой лестнице. Когда они проходили по галерее монастырской стены, он выглянул из окна. Внизу, во дворе церкви, в красном рыцарском камзоле стоял, прислонившись к колонне, Роэро.

Сердце Караваджо сжалось, словно его ударили в грудь кулаком. Он последовал через всю обитель вслед за монахом и очутился на улице.

Караваджо смотрел на свое незавершенное произведение «Бичевание Христа». Иисус, привязанный к столбу, извивался, словно от щекотки. Два палача – один сбоку, другой у ног, – казалось, желали Христу не больше зла, чем почтенный даритель картины – некий синьор де Франши, присевший с противоположной от страдающего Спасителя стороны. Караваджо поджал губы и нахмурился. Картина слишком напоминала работы предшественников и в который уж раз повторяла ложь, ставшую каноном.

Несколько дней он, почти не выходя из мастерской, менял тон холста. И Роэро, и Томассони были в Неаполе, поэтому ему оставалось лишь сидеть в стенах дворца и работать. Но недовольство собой только усиливалось. Он бы и бросил картину, но в соборе Святого Доминика ее ждала стена у главного алтаря, а испанский наместник, управляющий Неаполем, повелел ему заполнить это пустое пространство. Глядя на картину, он чувствовал только утомление, безразличие и скуку. Ему хотелось домой, к Лене. Эта неудовлетворенность заставила его забыть об осторожности.

Он отбросил палитру и стащил через голову блузу. Накинув камзол, спрятал за пазуху кошелек, заткнул за пояс кинжал и под вечер отправился в таверну Серильо.

– Снова ты, онтуфато? Ну, здравствуй! – Стелла встала ему навстречу из-за стола, за которым собирались продажные девки. Походка ее не отличалась изяществом: она шагала, переваливаясь, будто хромала на обе плоские, обутые в сандалии ноги, а руками на ходу махала так, что загребала воздух. Но в гордо выступающей дворянке Караваджо не нашел бы и сотой доли той красоты, какую видел в неуклюжей Стелле.

– Да вот не работается никак, все мысли о другом, – Караваджо велел принести кувшин вина и ужин.

– Хочешь, развею твои грустные думы? – она села рядом с ним и обвила его шею руками, прижимаясь к нему грудью.

– Ну, для этого тебе придется потрудиться.

Она улыбнулась. Что-то не так было в ее лице: зубы крохотные и неровные.

– Это молочные зубы, – объяснила она, – они у меня так и не выпали.

Зубы невинного ребенка в размалеванном рту шлюхи. Ему показалось, что сейчас оттуда вырвется крик голодного младенца, но женщина грубо расхохоталась и укусила его за шею.

Трактирщик принес кувшин гранатово-красного альянико и тарелку артишоков. Микеле поделился ужином со Стеллой. Та подняла свой кубок:

– Пусть кровь святого Януария потечет, как это вино!

«Ах да, чудо! – вспомнил Караваджо. – Три раза в год в городском соборе сухая кровь из жил святого снова разжижается».

Он поднял стакан, недоверчиво ухмыляясь.

– Не веришь, онтуфато? – прищурилась Стелла. – Если кровь не потечет, Неаполю плохо будет. Каждый год, когда это чудо обходит нас стороной, случается извержение Везувия, или война, или неурожай, или чума.