Мэтт Риз - Имя кровью. Тайна смерти Караваджо

– Не волнуйся, – усмехнулся Караваджо. – Если в городе я, кровь точно потечет.

Лицо Стеллы омрачилось страхом.

Он положил на стол несколько монет, погладил женщину по щеке и пошел к двери.

– Даже если у святого кровь не потечет, в моей-то можешь не сомневаться.

Узкий месяц едва виднелся на небе. Караваджо пробирался в почти полной темноте. Он остановился и прислушался, не идет ли кто за ним. Глупо было в такой поздний час покидать безопасный дворец. Микеле облизнул с усов остатки вина и решил вернуться по узким переулкам Испанского квартала. Там народу меньше и легче заметить того, кто идет следом.

Он прошел пару кварталов в гору и повернул налево, к Кьяйе. В ста шагах впереди горел факел. Осторожно, чуть касаясь стен, Микеле пробирался дальше. В свете факела силуэты четверых мужчин отбрасывали дрожащие тени, их рассерженные голоса эхом отдавались от фасадов домов.

Подойдя ближе, Караваджо разглядел, что один из них раздет и связан. Еще один сидел на корточках у стены, держа факел. Двое других вдруг пнули пленника под колено, и он пошатнулся. Один из мучителей затянул веревку на запястьях узника и дернул его назад. Тот закричал на незнакомом Караваджо языке – гортанном, как мальтийское наречие, и с придыханиями. «Арабский язык, – понял он. – Раб».

Человек, державший веревку, пнул раба сапогом в поясницу, рванул веревку одной рукой на себя, а другой ухватил араба за длинные темные волосы. Он скалился с таким ужасающим злорадством, что зубы Караваджо застучали от страха.

Мучители захохотали. Человек с веревкой дернул связанные руки раба вверх, упираясь ему в спину коленом. По улице эхом разнесся страдальческий крик.

Караваджо опасливо выглянул из-за угла. Он бы положил конец издевательству, но их было трое, а у него – лишь один кинжал.

Еще один негодяй отвесил рабу несколько подзатыльников. С каждым ударом торс араба изгибался, и в ярком свете факела хорошо видны были напрягшиеся на груди и животе мышцы.

– Что-то живот крутит, – мучитель передал веревку одному из своих спутников.

В колеблющейся тьме дверного проема он стащил штаны и, кряхтя, облегчился.

– Да ты, того гляди, помрешь от поноса, не успеет этот язычник отправиться в преисподнюю, – показал другой со смехом на раба.

Облегчившийся выпрямился и подтянул штаны.

– Хоть вусмерть обделаюсь, но, будь я проклят, переживу этого мерзавца, – он толкнул раба к стене и сдавил его шею руками.

Горло Караваджо сжалось, словно душили его самого. Он вспомнил о «Бичевании» в его подвальной мастерской. Что бы он сделал, если бы оказался в темнице, где легионеры мучили Господа? Чем бы он рискнул, чтобы избавить Христа от страданий? Может быть, настал момент спасти бессмертную душу?

Он хотел уже выступить на свет, когда услышал шаги, приближающиеся с противоположного конца улицы. На ветру затрепетал плащ, шпага в поднятой руке отразила оранжевое пламя факела.

– Оставьте беднягу в покое, подонки!

Караваджо узнал гневный надменный тон.

– Иди-ка лучше своей дорогой, – отозвался головорез.

Едва шевельнув запястьем, Роэро перерезал ему подколенное сухожилие.

Один из злодеев сбежал сразу. Молодой парень, державший факел, вскочил и хотел последовать его примеру, но Роэро остановил его, приставив к груди острие шпаги:

– Отдай факел. Подними этого беднягу и помоги ему идти.

Парень передал факел Роэро. Тот поглядел на раба, привалившегося к стене, и на его мучителя, который корчился в грязи, хрипя от боли и держась за изувеченную ногу.

– Поднять? – переспросил парень. – Которого?

– Облегчу тебе выбор, – Роэро заколол раненого точным ударом шпаги в сердце. – Теперь ясно?

Роэро с факелом направился к виа Толедо. Парень последовал за ним, поддерживая едва идущего раба.

Если бы Роэро не отвлекла эта сцена, то мертвым, со шпагой в сердце, лежал бы Караваджо. Неотвратимость подобной перспективы заставила его мчаться до дворца Стильяно так, что ноги едва касались мостовой. В мастерской Микеле сразу же принялся за работу. Растянул холст на новом подрамнике, большем по размеру, чем первоначальный – на случай, если захочется изменить композицию. А отверстия, оставшиеся от гвоздей, затер грунтом. Таким образом картина стала шире на локоть. Теперь ему будет где написать еще одного мучителя. Коленопреклоненного покровителя с правой стороны Караваджо замазал.

Он работал всю ночь и весь следующий день. Выписывая свет на теле Христа, он вспоминал, как сам содрогался от ударов, наносимых рабу в Испанском квартале. Палача слева от Иисуса он наделил демонической злобностью бандита, убитого Роэро. Он тянул Христа за волосы, готовясь к следующему удару, а второй злодей бил Спасителя ногой под колено.