Дмитрий Балашов - Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь - трилогия

Митяй говорит. Он взывает ко князю, к едва укрощенным епископам. Его слушают, и голос его, густой и властный, наполняет палату. Князь кивает, бояре помавают главами. Да, соборно, ежели все… И по Номокануну так… Нет, не так! Глаголы Киприановы, излитые на бумагу, указания на запреты святых отец, на соборные уложения сделали свое дело. И все-таки прошло бы. Может быть, и прошло. Но встал, пристукнувши посохом, огненный Дионисий:

— Не подобает тому тако быти!

Дионисий говорит, как на площади, как с амвона в переполненной церкви. Голос его ширится и растет. Он начитан и памятлив не менее, чем Киприан с Митяем, ему ничего не стоит, не заглядывая никуда, перечислить, не ошибаясь, статьи соборных приговоров и решений Константинопольской патриархии за много веков, начиная с первых соборных уложений, и, как гвозди вбивая, пристукивая посохом каждый раз: "Не может! Не может! Не может!" Ни по какому духовному уложению! Должен, обязан ставиться во епископа митрополитом или патриархом Цареградским!

Князь растерян. Он тоже утирает пот с чела красным тафтяным платом, оглядывает смурные лица бояр, сраженных Дионисиевым красноречием. В рядах духовных смятенье, шум, ропот. Сарский епископ первый находит в себе силы кивнуть, сказать, что и он… тоже… Подготовленное Митяем с трудами кровавыми решение разваливает на глазах. И князь молчит. Растерянный под градом и грузом богословской учености, видя смущение иерархов, убежденных Дионисием Суздальским, он тоже не может, не смеет противу-стать, приказать, топнуть ногой. Здесь они господа, он — только гость.

И Митяй рычит задавленным медведем:

— Ты мя попом нарече, а аз в тобе ни попа не доспею! А скрижали твои своима рукама спорю! Но не ныне мщу тебе, но подожди, егда прииду из Царя-града! — Он сдался. Нижегородский епископ водопадом своей учености переспорил его.

Поставленье Митяя в епископы собором русских епископов сорвано. На ниче ушли все усилия Князева ставленника. В ближайшие недели он сочинит, опираясь на статьи "Пчелы" и других сочинений греческих богословов, "Цветец духовный", где будет статья "О иноках-властолюбцах", направленная прямо против Дионисия с Киприаном. Он будет открыто угрожать, что закроет Сергиев Троицкий монастырь под Радонежем и выгонит Федора, его племянника, из Симонова. Но и это уже не поможет ему. К весне, к исходу поста, окончательно выясняется, что на поставленье и во епископа, и в митрополита Михаилу-Митяю надобно ехать в Царьград. И только после того и тогда, ежели он будет поставлен, вольно ему будет исполнить свои угрозы. Князь, не переменив прежней благосклонности к печатнику своему, требовал, однако, того же. Пользуясь самовольно захваченною владычною властью, Митяй начал собирать серебро на свое поставление с белого и черного духовенства, со священников и игуменов монастырей. И тут уже все попытки Дионисия помешать ему кончились ничем и только озлобили великого князя, твердо заявившего о своей поддержке Митяю.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Киприан, утешенный несколько пересланным ему ответом московских старцев, также медлил и также понял наконец, что должен ехать в Константинополь, хотя бы и для того, чтобы усидеть на литовских епископиях.

В Литве творилась всякая неподобь. Русская летопись сообщает о захвате власти Кейстутом и последующим убийством Кейстута Ягайлой в статьях, относящихся к 1378–1379 годам. Но западные источники датируют эти события 1381–1382 годами. Разница существенная, в целую Куликовскую битву! Но, во всяком случае, "неподобь" готовилась заранее, и чуткий к переменам политического ветра Киприан должен был узнать или учуять и эту беду, не обещавшую ему ровно ничего хорошего.

Каким путем попадал Киприан в Царьград? Морем ли, из устья Днепра? Или посуху, через Валахию, Болгарию и Фракию, захваченную турками? В любом случае он должен был переждать яростные зимние бури и весеннюю распутицу. И значит, прибыл в Константинополь весной 1379 года.

Тут еще ничто не предвещало перемен, и, потыкавшись и побродив в секретах патриархии, обновив прежние связи, посетивши всех старых знакомцев, вдосталь растерянных и угнетенных переворотом, понял Киприан тщету надежд своих ("…и здесь нашел обстоятельства неблагоприятными для достижения своей цели") и что лучше всего ему на время исчезнуть, скрыться, не навлекая на себя скорый гнев Макария и возможную потерю кафедры. По византийским законам, лишить Киприана митрополичьего престола можно было только в его же присутствии, но никак не заочно. Посему он и скрылся, оставясь "в ожидании и питаясь тщетными надеждами". В этих "тщетных надеждах" минули конец апреля, май и половина июня…