Дмитрий Балашов - Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь - трилогия

— Позовите великого князя! — сказал, точнее, приказал слугам.

И князь Дмитрий пришел к нему. Пришел багрово-красный, понимая уже, о чем будет речь, и низя глаза, вспыхивая, выслушал строгие слова укоризн. Ибо не имел права даже и князь великий имать и пытать облаченного саном пресвитера, тем паче не отступника, не отметника Господу своему.

Митяй вынужден был после того расстаться со своею добычей. И единое, что сумел и посмел совершить, — отослал Герасима в далекую северную ссылку, на Лача-озеро, откуда, чаял, ни слухи, ни пересуды о совершенном им над вельяминовским попом злодеянии не добредут до Москвы.

Итак, дождливым осенним днем, когда уже в воздухе порхали белые крупинки близкого снега, облаченный в мужицкий дорожный вотол, поехал многотерпеливый вельяминовский поп в едва ли не первую на Московской Руси ссылку в места зело отдаленные, куда, не преминул помянуть летописец, когда-то еще при тех, первых владимирских князьях сослали Даниила Заточника, также чем-то не угодившего князю своему.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Излишне говорить, что расправа с вельяминовским иереем нагнала страху, но не прибавила популярности Михаилу-Митяю, тем паче в монашеских кругах. Вот тут-то Митяй и заметался, задумав поставиться в епископы собором русских епископов, как ставился когда-то, еще при киевском князе Изяславе, Климент Смолятич. Кроме того, и в "Номокануне" разыскал въедливый Митяй потребные к сему статьи. По мысли властного временщика, поставление его собором русских иерархов должно было утишить все заглазные речи и обессилить Киприановы хулы, стараньями иноков общежительных монастырей распространяемые по градам и весям. Он сам жег приносимые к нему листы Киприанова послания, но они появлялись снова и снова, и во все большем числе!

Зима 1378/79 года почти вся ушла на то, чтобы подготовить сей надобный Митяю собор, чтобы клещами княжеской воли вытребовать, вытащить, извлечь из епископов, ставленных еще Алексием, невольное согласие на поставление своего епископа. Дальнейший путь к митрополии должны были обеспечить ему патриарх Макарий, княжеская казна и поддержка фрягов.

И вот они наконец собрались, съехались, остановившись кто в палатах дворца, кто на подворье Святого Богоявления, и все являлись приветствовать Михаила-Митяя яко наместника владычного престола московского… Являлись! Не явился один, приехавший спустя время и остановившийся в Симоновской обители, епископ Суздальский и Нижегородский Дионисий. Митяю он послал сказать, что приветствовать должен не он Митяя, а Митяй его, понеже Митяй — простой чернец, он же, Дионисий, епископ: "Не имапш на мне власти никоея же! Тебе бо подобает паче прийти ко мне и благословитися и предо мною поклонити-ся, — аз бо есмь епископ, ты же поп. Кто убо боле есть, епископ ли или поп? "

Это была первая увесистая пощечина, полученная Митяем, но тем дело не окончилось.

Отступим от нашего повествования и поясним читателю еще раз, с кем столкнулся на этот раз Митяй-Михаил в своих властолюбивых по-сяганиях.

О посвящении владыкой Алексием в 1374 году архимандрита Дионисия в епископы Суздалю, Нижнему Новгороду и Городцу летописец писал торжественно, едва ли не возвышенным стихом, именуя его как:

В синодике 1552 года Нижегородского Печорского монастыря Дионисий именуется "преподобным чудотворцем". Имя его внесено во многие святцы XVII века. Патриарх Нил, возводя Дионисия в 1382 году в сан архиепископа, пишет, что слышал похвалы нижегородскому подвижнику и "сам видел его пост, и милостыни, и бдение, и молитвы, и слезы, и вся благая ина, отнуду же воистину Божий и духовный знаменуется человек". Греков Дионисий потряс ученостью и глубоким знанием Священного писания. Прибавим к тому, что и отличным знанием греческого языка, полученным им едва ли не в молодости еще и едва ли не в самой Византии.

Дионисий, до пострижения Давид, принял схиму в киевской пещерной обители, откуда, еще в начале 1330-х годов, или даже в конце 1320-х, принес на берег Волги икону Божьей Матери с предстоящими Антонием и Феодосией Киево-Печерскими, суровое честолюбие, любовь к пещерному житию, намерение основать монастырь, подобный обители Печерской, и, добавим, желание повторить в сем монастыре подвиг самого Феодосия.