Виктор Бычков - Жернова

– На корм сомам да ракам пошли страдальцы. Эта живность ноне так разъелась утопленниками, что сейчас не каждого жрать станет: брезгует. Им уже бар подавай, господ – чистых телом да жирных, откормленных, а не арестантов вшивых да тощих, прости господи.

– Но – трое? Как могли сразу втроём утопнуть? – хлопал по ляжкам урядник.

– Двое драку учинили, которые помоложе, оба так и свалились в реку, друг дружку не выпуская из рук. А третий, что вроде батьки при них был – постарше который, спасать их кинулся, да и сам того… этого… – перекрестился небольшого росточка мужик, тяжело вздохнув. – Хотел, видно, бедолага, как лучше, так, вишь, как оно-то случается. Утащили в бездну чистую душу, варнаки бесовские.

– Оно, лучше утопнуть, чем на каторге издохнуть, – заметил опять рыжий возница. – Хотя, кто знает? Пойди, спроси. И каторга – не мёд, и Днепр – не мамкина колыбелька.

– Знать, судьба, – глубокомысленно изрёк мастер. – У Семёновой излучины за коряги зацепит точно, к попу не ходи. Так уже не раз бывало, если кто утонуть решал у нашего берега, – ещё раз кинул взгляд на реку, вобрав голову в плечи, направился к штабелям дров. – Через неделю-другую узнаем, – кинул на ходу.

Следом за ним потянулись и остальные зеваки.

Арестантов в спешке погнали в тюрьму, даже не накормив обедом.

К висевшему на костре казану, в котором булькало варево для них, подходили возницы, другой работный люд: не пропадать же добру, хоть и добро это – баланда тюремная.

Когда заколотили шкворнем в било, сзывая к обеду, на берегу уже никого не было. Лишь мальчонка-беспризорник докуривал уроненную кем-то из взрослых папиросу, смачно сплёвывая в тёмную, грязную воду у грузового причала, норовя попасть плевком в кучу мусора, что проплывала мимо, не забывая то и дело вытирать лоснящимся, грязным рукавом нос. Докурив до конца, щелчком забросил окурок далеко в реку, побрёл к казану с надеждой, что и ему перепадёт горячей похлёбки.

Вверх прошлёпал плицами пассажирский пароход, оглашая окрестности скрипучим свистом.

Бригада рабочих, что конопатили и смолили лодки, тоже ушла на дровяной склад, живо обсуждая трагедию, которая случилась прямо на их глазах.

За лежащим на боку судёнышком-дощаником, что догнивало свой век за кустами ивняка, лозы и шиповника рядом с такими же гнилыми челноками, душегубками да плоскодонками, сидел Иван Наумович Хурсанов. Через его колено грудью повис Пётр Сергеевич Труханов, из которого вытекали остатки днепровской воды. Рядом лежал Тит, отдыхал: тоже нахватался воды, что еле-еле выбрался на берег. Знобило. Это ему пришлось несколько раз нырять, разыскивая в мутной воде тело товарища, а потом плыть с ним, спрятавшись за притопленное корявое, сучковатое бревно берёзы. Если бы не Иван Наумович, точно ушли бы на дно с Петром: успел дядька вовремя, помог товарищам. Мало того, что помогал в воде, так и на берегу без него не обойтись.

– Живой хоть? – шёпотом спросил Тит.

– Глазами лупает, сипит да дышит, значит, жить будет, – так же тихо ответил Хурсанов. – Вроде вода отошла. Вишь, пальцами царапать начал: ожил, значит.

– Давай в лес. Неча на виду у всей бражки торчать, – потребовал Гулевич. – Еще обнаружит кто, не дай Бог. В лесу в чувство приводить станем. Должен оклематься.

Мужчины поднялись, и уже через минуту, пригнувшись, вдвоём поволокли товарища вглубь леса.

Спрятались в густом молодом ельнике.

Пётр Сергеевич пришёл в чувства, сейчас сидел на усыпанной иголками подстилке, с недоумением взирал на Ивана Наумовича.

– Ты как здесь оказался? Тебя здесь не должно быть!

– Ты лучше спроси, Петя, как ты здесь оказался, а не утоп. Если бы не дядька Иван, то ещё неведомо, что с нами было бы, – вставил слово Тит. – Я-то еле-еле нашёл тебя в воде, а уж держать тело твоё над водой и прятаться – сил не было. Чуть сам не пошёл ко дну. Так что, Пётр Сергеевич, ты на человека не бранись. Нам с тобой ему в пояс впору поклониться, а не то что…

– А я что? Я – как все. Дык это… – разводил руками Хурсанов. – Дык… вы же с Титом вроде как утопнуть собрались. Вот я и кинулся… это… спасать, вот. Свои, чай. Как не спасти своего брата-каторжанина? Хоть и на каторгу скоро погнать должны, а жить-то лучше, чем утопнуть. Вот я и подумал, что вы решили погибнуть, чем на каторгу… Мол, слабые в коленках вы оказались, вот что я подумал. Последнее время всё шептались да шептались. Меня… это… в сторонку отодвинули. Дошептались, значит. Концы в воду решили.