Виктор Бычков - Жернова

С тем и убыла в пока ещё своё имение. Нищей и униженной.

Она не просила денег у сына – это уж Пётр Сергеевич сам читал между строчек. Да и откуда деньги на войне у капитана российской армии? Строевые офицеры не заведуют банками. Они даже своим жизням не являются хозяевами. Какие уж тут могут быть деньги? Жалование? По сравнению с нижними чинами – да. А для своей среды, для своего сословия с их обычаями и порядками – только держать фасон, соответствовать, так сказать, и не более того.

Но что-то предпринимать всё-таки надо. Поговорку о бережливости копейки по отношению к рублю пришлось переосмыслить заново, пропустить сквозь себя, сквозь душу и сердце. И стоит начинать, не откладывая дело в долгий ящик. И хотя потеря статуса и титула столбового дворянина вряд ли измеряется в денежном эквиваленте, однако для восстановления «статус-кво» деньги потребуются. Много денег потребуется.

Так считал капитан Труханов.

Для начала он урезал расходы на себя, даже погоны капитана прикрепил не на новый френч, как того требуют офицерские традиции, а нацепил на старый китель, сменив погоны поручика. И не устраивал попойки в кругу друзей по случаю присвоения очередного воинского звания и награждения золотым крестом: не доставал из кубка, полным вина, капитанские звёздочки и не коснулся губами золотой награды. И всё только из экономии. Понимания среди товарищей по палате не нашёл, да он и не искал его, потому как никому не говорил о своих переживаниях. Сослался на плохое самочувствие. Деньги, что скопил за последние месяцы – жалкие гроши. Ими не покроешь все семейные долги, даже их часть. Значит – прощай родовое гнездо? Прощай дворянство? Сестрёнку – в монастырь, маменьку – в пансионат мадам Мюрель, который существует только на пожертвование графини Тенишевой да ещё подаяний милосердных граждан? И это-то при живом сыне и брате – офицере, капитане российской армии?! Ну, не абсурд ли?!

Нет, Пётр Сергеевич не может позволить такое унижение! На изнанку вывернется, но вернёт всё на круги своя! Он пока ещё не знает, что и как будет делать, откуда возьмутся деньги, но что-то сделает кардинальное, такое… такое… что… уважать себя перестанет, если не вернёт. И к Клейнерману в Москву не поедет: за протез там не только три шкуры сдерут, но и без штанов оставят. Труханов знает о таких мастерах, наслышан. А кости заново не растут, чего уж. Никакой протез не заменит Богом данного куска тела. Да и деньги сейчас нужны как никогда…

Екатеринбург встретил дождём: мелким, противным осенним. На перроне уже стояло несколько крытых санитарных повозок, рядом с возницами томился ожиданием и медицинский персонал. Чуть в стороне неспешно прохаживались несколько важных чинов из канцелярии городского руководства. Ждали.

Труханов лишь позволил при выходе из вагона облокотиться на подавшего руку санитара, дальше пошёл сам, неуклюже опираясь на костыль. Ещё в Ляоляне просил себе трость. С ней вроде не так смахиваешь на беспомощного человека. Только на слегка раненого и не более того. Беспомощный человек будит у людей жалость и сострадание. Пётр Сергеевич не мог терпеть проявление таких чувств у окружающих к себе. Это его унижало. Всегда считал себя чуть выше людской добродетели: будь то сострадание или обыкновенная жалость. Он сильный! Жалеть надо людей слабых не столь физически, сколь упадших духом. Он пока слаб физически, но он силён духом. Это ранение не смогло сломить его, Петра Сергеевича Труханова, капитана российской армии. У него хватит сил найти своё место в обществе, имея такой физический недостаток, как хромота. Он докажет это всем! И в помощи не нуждается. Разве что подлечить…

Жаль, трость так и не выдали: то ли в наличии не было, то ли по какой иной причине, однако пришлось опираться на костыль.

За ранеными офицерами прислали несколько конных экипажей. Кареты с откидным верхом, на резиновом ходу, с рессорами стояли чуть в отдалении от санитарных повозок. Это постарались городские власти.

К Труханову тут же направилась молодая девушка-санитарка, то и дело робко извиняясь, взяла под руку, помогла дойти до коляски.

– Господин офицер! Мы вас так ждали, так ждали… Но, понимаете, военное время, поезда опаздывают. Вы уж извините, пожалуйста, – она извинялась за опоздание поезда, как будто в том была её вина.

– Что вы, что вы, мы прибыли своевременно. Не раньше, не позже, вы только не волнуйтесь, мадмуазель.

Дни в госпитале Пётр Сергеевич называл для себя тягомотиной и никак иначе. Слонялся по госпитальному двору в перерывах между процедурами, а то и выходил за ворота, смотрел на город, на людей. Привыкал к мирной жизни.