– Опять какой-нибудь баптист… – он даже не удосужился взглянуть на фамилию. Изучив черно-белое, милицейское фото, Наум Исаакович усмехнулся:
– Старый знакомец. Кепки он не снимает, молодец. Сразу видно, что ешиботник… – бородатый мужик угрюмо смотрел на него:
– Бергер, – прочел Эйтингон, – Лазарь Абрамович, двадцать третьего года рождения, доставлен по этапу из Свердловска для психиатрической экспертизы.
Покойно гудели громоздкие фены. За чисто вымытым окном, в синем небе, над Театральной площадью, виднелись белые, словно сахарные облака:
– Японская диета, – покачала худым пальцем мастер маникюра, – запоминайте. В день один грейпфрут, один стакан томатного сока и порция вареной говядины. Говядину можно заменить яйцом вкрутую… – от столика донесся веселый голос:
– Вместо грейпфрута можно взять капусту… – дамы прыснули, – но, хотя бы томатный сок всегда есть в продаже…
В магазине на Петровке, куда персонал ЦУМа бегал за неурочными булочками, стояли пластиковые конусы, с разноцветными соками. К томатному полагалась серая соль и алюминиевая ложка. Ложку бултыхали в плошке с розоватой водой. Дети толпились у прилавка, ожидая пышно взбитых молочных коктейлей.
Слушая маникюршу, Циона вспомнила кондитерскую в Банбери:
– Там никакого коктейля было не дождаться, это американские штучки. В Лондоне Полина всегда выпрашивала у отца кока-колу и коктейли… – она равнодушно подумала о рыжих кудряшках дочери, о сонном голосе:
– Мамочка, так жалко, что ты болеешь. Но, когда ты оправишься, ты будешь жить с нами, на Ганновер-сквер… – Полина ворочалась, обнимая потрепанного кролика, с черными пуговицами глаз:
– Дай мне руку, мамочка… – она прижималась мягкой щекой к ладони Ционы, – спокойной ночи, я люблю тебя… – о средней дочери Циона почти не размышляла:
– Она мне не нужна, она плод насилия. Пусть Джон о ней заботится. Мне нужны Фредерика и мой мальчик, мой Максимилиан. Мне нужен их отец, Макс… – пока что ей нужно было отправить письмо на цюрихский почтовый ящик.
Циона внимательно просматривала данные милицейских сводок, поступающие на Лубянку, однако никаких сведений о Генкиной, или Елизаровой, она еще не нашла. Воровка могла обзавестись десятком поддельных паспортов:
– Ничего, – говорила себе Циона, – мне надо сообщить Максу, что я жива, надо устроить себе командировку, в Берлин. Граница пока открыта, я окажусь на западной стороне… – в Академии Циона занималась с группой молодых офицеров. По некоторым намекам она поняла, что осенью в Западной Германии состоится большая операция комитета:
– Не случайно сюда прислали инструктором товарища Лемана, который такой же Леман, как я Мендес… – усмехнулась Циона. Она была больше, чем уверена, что ее напарник, так называемый товарищ Леман, родился и вырос в Карпатах. Циона хорошо помнила тамошний акцент в немецком языке:
– Он либо с юга Польши, либо вообще украинец. Комитет, наверняка, хочет избавиться от Степана Бандеры… – Леман о себе говорил мало, но Циона догадалась, что агента внедрили в Германию для убийства главы украинских националистов:
– Бандера живет в Мюнхене, – она задумалась, – жаль, что я не знаю украинского языка… – Циона вздохнула:
– Оставь, в Мюнхен тебя никто не пустит. Они еще боятся, что я сбегу обратно на запад…
Она держала правую руку в мисочке с теплой водой. Рядом стояла чашка кофе из закрытого буфета ЦУМа. Парикмахерская на седьмом этаже, тоже считалась закрытой, обслуживающей персонал магазина. Саломею Александровну, как здесь называли Циону, мастер принимала по звонку:
– Вчера у нее освободилось время, для массажа лица и маникюра… – Циона отпила кофе, – хорошо, что я узнала о салоне… – она могла бы вызывать мастеров на Фрунзенскую, но Циона скучала по большим магазинам:
– Проклятый Джон меня не выпускал дальше лавок Банбери, и то с охраной, – зло подумала она, – а сам возил любовниц в Париж. Он, наверняка, мне изменял, у него в крови ложь и предательство… – в ЦУМе не продавали ничего из того, что Циона не могла бы заказать по особому каталогу для сотрудников Комитета.
Женщине просто нравилось бродить между прилавками, рассматривая перчатки, шляпки и чулки, кожаные портмоне и атласные бюстгальтеры:
– Надо что-то подарить Саше, на первое мая, – решила она, – если он еще будет в Москве… – по виду юноши Циона поняла, что после Свердловска он начал оперативную работу:
– У него на спине следы ожогов, его побрили наголо, он худеет. На зону его, что ли, отправляют, опять к Валленбергу… – Циона не могла перебрасывать весточку для Макса через ограду какого-нибудь посольства:
Читать дальше