Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури

Они ждали звонка от Иосифа Виссарионовича, наркому Берия. Со Сталиным третий день никто не разговаривал, и никто его не видел. В Кремле Иосифа Виссарионовича не было. После падения Минска и заседания Политбюро, он уехал на дачу.

Петр кинул бумаги на привинченный к полу, железный стол: «Не маленькая доза, Григорий Моисеевич?»

Оттопырив губу, Майрановский почти обиженно, отозвался:

– Я все рассчитал, Петр Семенович. Она весит шестьдесят два килограмма. Доза привычная, но надо действовать быстро… – Петр работал с амобарбиталом, и тиопенталом натрия. Лекарства погружали человека в состояние измененного сознания не больше, чем на четверть часа. Потом он засыпал:

– Но это Кукушка… – Майрановский перетянул предплечье женщины резиновым жгутом, – она себя контролирует. Она ничего не сказала, когда я ей ногти вырывал… – врач обработал раны женщины. Кукушку мог захотеть увидеть Иосиф Виссарионович. В подобном случае, арестованного приводили в порядок.

– Вены хорошие, – одобрительно заметил Майрановский, делая укол.

Воронов, отчего-то, вспомнил заключенного Горовица:

– Ее родственник, и тоже шпион. Все они шпионы, все работают на Даллеса. Начиная с ее отца… – ему, впервые, пришло в голову, что американская разведка могла послать юного Александра Горовица для внедрения в круги левых радикалов:

– Очень умно… – хмыкнул Петр, – его отец был генералом, разведчиком на Гражданской войне. Яблочко от яблоньки, что называется… – длинные, черные ресницы дрогнули.

Анна ощутила прикосновение прохладной руки, ко лбу. Она шла по песчаному берегу моря, во влажном тумане. Босые ноги ступали по мелкой воде. Вдалеке, в дымке, виднелись очертания низкого, простого дома. Шумели волны, лаяла собака, смеялся ребенок.

– Пальм только нет… – тоскливо подумала Анна, – я так хотела, чтобы дитя родилось, чтобы мы жили с Вальтером у океана. Завели бы собаку, маленький бы с ней играл. Надо рассказать, о Вальтере, о ребенке, о пальмах. Надо рассказать правду… – она присела на песок. Туман обнял ее, убаюкивая, она услышала знакомый голос:

– Расскажи… – согласилась женщина, – о пальмах, о липах… – она сдержала смешок, – о Берлине. Я разрешаю… – Анна положила голову на плечо, ее покачали:

– Больше ничего не говори, милая. Все будет хорошо… – Анна хотела спросить, увидит ли она Марту. Женщина, мягко, подтолкнула ее к прибою:

– Делай что, должно, милая. Ничего не бойся… – вода была холодной, но Анна не дрожала. Она помнила зеленую, пронизанную лучами толщу Каспийского моря, в Энзели:

– Я с десяти метров прыгала, с палубы горящего корабля. Краснофлотцев спасала. В Энзели тоже пальмы росли… – Кукушка, улыбаясь, подняла веки. Серые глаза женщины затуманились.

В подобных случаях требовалось спрашивать быстро и резко, короткими предложениями, самую суть.

– Где Марта? – услышала Анна его голос: «Где твоя дочь!»

Из уголка красивого рта потекла слюна:

– О конверте ни слова… – приказала себе Анна, – она не позволила мне говорить о конверте. Потом, когда мне надо будет купить себе жизнь… – она облизала губы:

– Под липами, на Унтер-ден-Линден… – Петр едва не выматерился. Он знал, что Кукушка оставила дочь в Берлине.

– Куда она поехала из Берлина? – Воронова тянуло выбить ей пару зубов, но подобное бы помешало действию лекарства:

– Куда Марта поехала из Берлина? Опиши мне свою дочь… – на Кукушку натянули сухое платье, прошлое было непоправимо испорчено. Слюна капала на ткань.

– Она… – глаза блуждали по комнате, не останавливаясь на лице Петра, – она золотая. Как липы… – это могло значить, что Марта блондинка:

– Или рыжая, – хмуро сказал себе Петр, – семнадцатилетняя блондинка. Я лично, пристрелю суку, Кукушку. Где нам искать семнадцатилетнюю блондинку, в какой стране мира?

Он спросил об этом у Кукушки и получил загадочный ответ: «Под пальмами…»

Пальмы росли от Буэнос-Айреса до Тель-Авива, от Женевы до Сиднея. В Лондоне Воронов тоже видел пальмы. Еще они росли в Сухуми, но Петр, отчего-то, сомневался, что Марта Янсон отправилась в Советский Союз. Он порадовался, что у него нет при себе пистолета. Хотелось всадить Кукушке пулю в лоб, прямо здесь.

В камере резко, отчетливо, запахло мочой, платье потемнело. Кукушка свесила голову набок. Майрановский развел руками:

– На сегодня все, Петр Семенович. Следующая доза через двенадцать часов, не раньше. Она не контролирует мускулы, сейчас начнется… – Майрановский, деликатно, покашлял. Петр, мрачно, подумал, что это единственное, чего он еще не видел, у Кукушки. Смотреть не хотелось. Он щелкнул зажигалкой: