Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури

– Москву скоро начнут бомбить. Может быть, и хорошо, что мы уезжаем. Тетя Юджиния при налете погибла… – вернувшись из Волголага, Тони прочла о смерти леди Кроу в The Times, в библиотеке, на Лубянке. В разделе некрологов она увидела короткое сообщение о трагической смерти Августы, леди Кроу. Кузен Стивен остался вдовцом, с девочкой, тоже Августой. Тони хмыкнула:

– Я даже не знала, что он обвенчался. Впрочем, я могла и пропустить сообщение… – судя по газете, ни брат, ни Питер еще не женились, но, кажется, были живы. Тони вскинула подбородок:

– Питер, наверное, надеется, что я к нему вернусь. Может быть, я и не дождусь Максима. Если война затянется, мне незачем здесь болтаться. Воронова все равно убьют, не свои, так немцы… – в случае немецкой оккупации России Тони могла не беспокоиться. У нее на руках имелся испанский паспорт. Франко считался союзником Гитлера. Она закурила еще одну папиросу:

– По крайней мере, я окажусь далеко от Воронова. Максим обеспечил мне помощь. Я теперь считаюсь его… – Тони поискала слово, – подругой. Беспокоиться не о чем…

Она потянулась: «Спит. Пусть спит. Сразу видно, у него давно ничего не случалось. Несколько часов меня не отпускал…»

Максим не спал.

Он вспоминал увешанную иконами комнату, на Староконюшенном переулке. Отдав кольцо, матушка погладила Максима по щеке:

– Ты только помни, милый… – она говорила тихо, почти неслышно, – Господь не велел, чтобы ты пожалел… – ему почудился тяжелый вздох, но Максим, уверенно, сказал себе:

– Не пожалею. Тони меня любит… – он предложил матушке помощь, с отъездом из Москвы. Матрона отказалась, сжав детские руки:

– Не надо покидать Москву, милый. Она погорит немного, но победа за нами останется. Мне здесь надо остаться, я нужна… – матушка не сказала, кому. Они сидели рядом, на сундуке. Матрона коснулась его плеча:

– Ты иди, милый… – Максим удивился тому, какая твердая у нее ладонь, – иди, сражайся за Россию… – он даже не успел возразить:

– Так надо, – отозвалась Матрона, – так Господь заповедовал, Максим. Кто ты такой, чтобы с Господом спорить? Нельзя сейчас бежать. Ты за Него сражаешься, – Матрона указала на икону Спасителя, – все, кто сейчас в землю русскую ложится, воины Христовы. Не ихние… – она махнула за окно, – а Христовы. Они правду защищают, и ты тоже… – Максим и не собирался спорить. Он кивнул, заметив тень, на лице матушки:

– Может, и свидимся еще, милый, – на прощание сказала Матрона, – а я за вас помолюсь… – спускаясь по старинной, широкой лестнице, зажав кольцо в ладони, Максим повторял:

– Господь не велел, чтобы ты пожалел. Но я и не пожалею…

– Не пожалею… – не открывая глаз, он напомнил себе, что завтра, перед военкоматом, надо сходить в церковь, поставить свечку Максиму Московскому, навестить могилу бабушки, и заплатить людям, ухаживавшим за надгробием и квартирой:

– За четыре года, – решил Максим, – на всякий случай.

Волк не знал, откуда в его голову пришло число. Война вряд ли бы продлилась четыре года, но Максим махнул рукой:

– Пусть. Никто не узнает, что я в армию пошел, с неразберихой вокруг… – препятствий в военкомате Волк не ожидал. В добровольцы записывали всех подряд.

Дрогнув ресницами, он полюбовался красивым очерком ее профиля. На пальце сверкала змейка:

– Она меня дождется… – сказал себе Максим, – она меня любит… – девушка соскочила с подоконника, жакет упал с плеч. Максим видел репродукции «Весны», Боттичелли. Это была она, высокая, стройная, с белокурыми волосами, с загадочной, тихой улыбкой. Волк, отчего-то, подумал:

– Может быть, Красная Армия, и дойдет до Италии. До Флоренции, например. Хотя вряд ли. Жаль, хотелось бы все своими глазами увидеть… – леди Холланд принесла воды. Устроившись у него под боком, девушка взяла его руку, приложив к щеке:

– Я буду о тебе думать, мой милый… – Тони, недовольно, вздохнула:

– Он упрямый, как все русские. Вбил себе в голову, что ему надо сражаться за страну, и не переубедишь его… – она коснулась губами простого крестика, у него на шее:

– Виллем тоже упрямый. Они даже похожи, чем-то… – он шепнул: «Послушай. Он о тебе писал, Тони…»

– So long as men can breathe or eyes can see,

So long lives this and this gives life to thee…

Она раздвинула ноги, низко застонав, привлекая его к себе:

– Жизнь… – успел подумать Максим, – хочется жизни. Господи, как я ее люблю, как люблю… – длинные ногти скребли по его спине, по куполам церкви, на татуировке. В свете прожекторов бриллианты в змейке горели холодным огнем. Голубые, прозрачные глаза Тони усмехнулись: