Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том второй

Барбье откашлялся:

– Макс, ты ранен… – перевернув шахтера на спину, Макс понял, что никогда в жизни его не видел:

– Странно, лицо типично еврейское. Откуда здесь евреи… – в голове закрутилась какая-то мысль:

– Дети, из приюта. Что-то было не так… – Макс понял, что при падении получил слабую контузию:

– Дети подождут, – разозлился он, – все равно они отправятся в концлагерь, со святошей. Я покажу, как надо обращаться с партизанами… – забыв о мертвом шахтере, фон Рабе разогнулся:

– Ранен. Сухожилие в плече перебило. Пусть меня перевяжут. Принесите доски, и канистры с бензином. Из церкви никого не выпускать! – приказал он солдатам, стоявшим на паперти, белого мрамора.

– В храме священник, он с колокольни спустился, – крикнул кто-то из эсэсовцев, – и женщины, с детьми. Мужчин нет. Кюре просит пройти, к умирающим людям… – Макс плюнул в окровавленный снег: «Я сказал, не выпускать».

Он сбросил разодранную, испачканную шинель. Морозный воздух обжег потную спину, рана болела меньше:

– По их милости у меня второй шрам останется, – зло подумал Макс, – мистер О’Малли мне в правую руку стрелял… – на холоде кровотечение остановилось, но голова гудела:

– Мистер О’Малли, брат Горовиц… – Макс, покачнувшись, сумел зажечь сигарету, – нет, не помню, что я хотел… – фон Рабе принял заряженный пистолет. Над крышей церкви парила большая птица:

– Сокол, – мимолетно подумал Макс, – в Альпах они тоже водятся. Какой красавец… – ему показалось, что в дальнем конце улицы, за поворотом, промелькнуло что-то красное. Солдаты несли к церкви доски, на площади пахло гарью и кровью. Макс повернулся к Барбье:

– Закрывайте двери, заколачивайте окна… – окна в храме были большими, с витражами. Макс добавил:

– Расставь автоматчиков, на безопасном расстоянии, вокруг здания. Стреляйте по всем, кто попытается бежать… – Барбье, казалось, все еще не понимал:

– Что ты хочешь сделать, Макс… – фон Рабе забрал у него платок:

– Сучка ему зубами в лицо вцепилась. Все они такие, тихони. Кровь Арденнского Вепря… – он успокоил Барбье:

– Даже шрама не останется, заживет. Поверь моему опыту… – Макс посмотрел на труп женщины. Шахтер лежал рядом, раскинув руки. Ему почудилось, что кончики их пальцев соприкасаются:

– Двигается он, что ли? – нахмурился Макс. Прошагав к трупам, фон Рабе со всего размаху наступил сапогом на руку шахтера. Затрещали кости, он поморщился: «Нет, мертв».

– Я собираюсь сжечь змеиное гнездо, Клаус, – коротко ответил фон Рабе. Он махнул рукой солдатам, у дверей церкви:

– Кидайте гранаты, начинаем!

Люди, у стен домов, остановившимися глазами, смотрели на стену огня, вспыхнувшую внутри храма. Языки пламени лизали чашу со святой водой, эсэсовцы захлопнули тяжелые двери. Раздался звон стекла, кто-то из мужчин, стоявших у стены, упал на колени, в мокрый, растоптанный снег. За витражами поднималась стена огня. Птица, сорвавшись с крыши, полетела в сторону темных развалин замка, на холме.

– Не надо! – шахтер плакал:

– Там наши жены, дети. Не надо! – раздвинув эсэсовцев, Максимилиан навел оружие на арестованных:

– Смотрите, – холодно сказал фон Рабе, – вы никуда не уйдете, пока ваши семьи не сгорят дотла. Какой мерой мерите, такой вам и отмерено будет… – стекла лопались, церковь, казалась, кричала, на сотни голосов. Белый мрамор, на глазах, покрывался копотью. Кто-то из мужчин попытался броситься на солдата:

– Пустите нас, дайте нам… – Макс разрядил обойму пистолета ему в лицо. Толкнув труп ногой, он приказал Барбье:

– Свяжись с Льежем, пусть привозят подкрепление. Я камня на камне не оставлю от бандитского гнезда. И вызови нашего врача. Здешнему доктору, даже если он выжил, я не доверяю… – черепица с церковной крыши летела вниз, огонь охватил колокольню. Над храмом поднимался столб черного дыма. Макс заметил проблеск ее золотистых волос, на усеянной трупами площади:

– Мера за меру, – усмехнулся он, махнув рукой: «Уводите арестованных в концлагерь. Начинайте уборку, когда все догорит!»

Штандартенфюрер фон Рабе лежал в отдельной палате рудничной больницы. Здание не пострадало от огня. Максимилиан велел поджигать только дома шахтеров. Запретив держать в госпитале раненых и обожженных людей, он вызвал из Брюсселя немецкого врача, работавшего в больнице вермахта. Здешнего доктора Лануа Максимилиан к себе не подпускал. Выжившие женщины и дети, с ранеными, ютились в уцелевших домах, или бывших кабачках. В разговоре с Максом, Барбье заметил: