Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том второй

– Ладно, сегодня мы проверим, кто здесь связан с Сопротивлением… – он приказал солдатам взять ключи от церкви и отвести отца Андре на колокольню:

– Пусть звонит. Пусть все знают, что им надо собираться… – Барбье слушал звук своих шагов, отражающийся эхом от булыжников площади. Табличка: «Евреям вход воспрещен», на ограде маленького сада, висела криво. Комендант ее поправил:

– Гольдберга не нашли, а шахтеры до сих пор в сад не заходят. Даже дети не забегают… – кабачки были еще закрыты. Барбье расставил по периметру площади автоматчиков. Комендант велел солдатам стрелять, в случае, если кто-то, попытается освободить мадам Дельпи, и вообще, будет себя подозрительно вести. Рабочие, вернее, заключенные, оставались только на «Луизе». Барбье прикинул:

– Три тысячи человек, весь поселок. Женщины, дети… – он отдал приказ отложить, на час, начало утренней смены. Гауптштурмфюрер, немного, волновался за фон Рабе, но успокоил себя:

– С ним полсотни вооруженных солдат. Макс воевал, в Греции, на Восточном фронте. Он опытный человек. Может быть, и наткнется на кого-то, в горах. На проклятого Монаха, например… – Элиза слушала звон колоколов, снизу доносился шум:

– Эмиль здесь, – твердо сказала себе женщина, – он меня спасет. Господи, дай мне его увидеть, дай увидеть Маргариту, пусть мы всегда останемся вместе… – она, отчего-то, улыбнулась:

– Папу и маму сюда директор вызывал, когда Виллема с папиросой поймали. Ему тогда двенадцать лет исполнилось… – компания запрещала труд под землей для юношей младше восемнадцати. Элиза знала, что старые шахтеры, втайне от родителей, брали Виллема в штольни, когда брату было пятнадцать:

– Он высокий… – Элиза опустила веки, чтобы не видеть Гитлера, на портрете, – ему все давали двадцать лет. Он на танцы ходил, с дружками в Льеж ездил… – брат, до университета, славился в округе горячим нравом. Виллем, даже, несколько раз, ночевал в полицейском участке, в Льеже:

– Папа вздыхал, – вспомнила Элиза, – говорил, мол, в кого он такой растет? Пьет с матросами, с барж, дерется. Он и в Гейдельберге дрался. Кто знал, что все так обернется, что Виллем станет слугой Божьим? Он, не говорит, что случилось, но я в его глазах тоску видела. Господи, пусть мой брат будет счастлив… – Элиза вздрогнула. Ребенок еще не мог двигаться, но ей почудилось что-то неуловимое, нежное в животе:

– Взыграл младенец в чреве её, и Елизавета исполнилась Святого Духа. Благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего! Блаженна Уверовавшая, потому что совершится сказанное Ей от Господа… – комендант Барбье стоял в дверях.

– Прошу вас, мадам Дельпи… – на серо-зеленой шинели, на черных нашивках, с молниями, таяли снежинки. Щеки эсэсовца разрумянились, от мороза:

– Все пришли, ждут только вас… – гауптштурмфюрер улыбался, – сейчас мы узнаем, кто вы такая, на, самом деле… – удары колокола стихли.

– Блаженна та, что уверила… – напомнила себе Элиза. Сжав четки в руке, высоко вскинув голову, женщина вышла из кабинета.

Снег на склоне горы Ботранж напомнил Максу зиму в Бертехсгадене, в альпийском шале. Вокруг поднимались метровые, пышные сугробы, по веткам сосен перепархивали птицы. В бывшей гостинице для туристов комендант Барбье посадил сторожевой пост. Рядом стояла лесопилка, где работали солдаты. Местным жителям гауптштурмфюрер не доверял.

Макс понял, что подобное поведение было разумным. Эсэсовцы, на Ботранже, не выходили в лес безоружными. Невидимые снайперы, прятавшиеся в деревьях, каждый месяц убивали, прямо во дворе лесопилки, несколько солдат. Сосны валили под охраной автоматчиков, эсэсовцы не решались углубляться в холмы.

Молодой лейтенант, командующий постом, довольно хмуро заметил:

– Есть большой шанс не вернуться с прогулки, господин оберштурмбанфюрер. Горы, словно кусок сыра. Все изрыто заброшенными шахтами и пещерами… – Максу показали одну из таких пещер, в полукилометре от гостиницы. Темный, порожистый ручеек, убегал вглубь, теряясь в непроницаемой черноте. Пахло сыростью и плесенью.

Взяв у солдата фонарик, Макс осветил остроконечные сталактиты и сталагмиты. Они, казалось, смыкались. Пещера напомнила Максу пасть динозавра. Скелеты стояли в берлинском музее естественной истории, куда они ходили с отцом, в детстве. Оберштурмбанфюрер крикнул: «Ау!»

Эхо заметалось, отражаясь от стен. Макс присмотрелся:

– Здесь тропинка, она ведет дальше… – лейтенант, мрачно, согласился: