Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том второй

Девочка всхлипнула, указав себе на лоб:

– У него череп, здесь… – отец Андре обнял ее:

– Ничего не бойся, милая. Господь с тобой. Молись Иисусу, своей небесной покровительнице, святой Маргарите… – проводив девочку глазами, кюре сказал врачу:

– Надо ее вывести из поселка, ночью. Пусть пока в горах поживет… – отец Андре не закончил, но оба они знали, что мадам Кардозо может не вернуться из Льежа.

Виллем поймал взгляд старшего священника. Отец Андре легонько кивнул:

– Очень хорошо, – облегченно подумал Виллем, – Маргарита в безопасности, о ней позаботятся… – фон Рабе скинул шинель на стол, бросив поверх папку:

– Нет. Дети отправятся в Льеж, где местное гестапо тщательно проверит их документы… – Виллем отозвался:

– Я, разумеется, поеду с ними, господин оберштурмбанфюрер… – почти издевательски добавил он: – Этого вы мне запретить не можете. Священник должен оставаться с паствой… – Максимилиан склонил увенчанную фуражкой, светловолосую голову:

– Пусть посидит в тюрьме, очередной праведник. Если среди детей найдутся евреи, мы их депортируем на восток. Виллем под рукой окажется. Может быть, он признается, где мадемуазель Элиза… – не спрашивая разрешения, Максимилиан щелкнул зажигалкой, пахнув ароматным дымом на Виллема:

– Я не собираюсь вам ничего запрещать, господин кюре… – тонкие губы искривились.

– Вот и славно, – коротко ответил Виллем. Он заставил себя улыбнуться:

– Будем собираться, мои милые. Навестим Льеж. Это формальность, бояться нечего… – Макс посмотрел на часы. Он хотел отправить детей и соученика, под охраной, в город, как следует, обыскать приют, и заняться окрестными лесами. Фон Рабе намеревался найти Монаха, чего бы это ни стоило.

К поперечной балке подвесили фонарь, с тускло горящими свечами. Нары уходили вверх, тремя ярусами, упираясь в перекрытие, с прорезанным откидным люком. На дно шахты вела приставная лестница. Сейчас люк закрыли, стремянку сложили, унеся в угол. Пыхтела старомодная, чугунная печурка.

Обживая шахту, они пробили вентиляционную штольню, иначе на глубине в два десятка метров, можно было бы задохнуться. В начале прошлого века шахтерам не требовались теплые рабочие места. Днем, даже зимой, они разогревались, рубя уголь, а на ночь здесь никто не оставался. Монах строго запретил пользоваться печурками днем. Немецкие патрули могли заметить дым, над верхушками деревьев. Дежурные разжигали огонь по ночам, когда отряды уходили на акции:

– Нас здесь полсотни… – Гольдберг сидел за крепким, на совесть сколоченным столом, – за день, пока мы спим, воздух не остывает. Маленькая не замерзнет… – угля в узких, боковых ходах хватало для печурки и кухни. Они готовили еду в каменном очаге, растапливая снег в старых, прошлого века котелках. Летом и осенью с водой было хуже. Неподалеку от шахты бил родник, приходилось использовать фляги. Душа здесь, конечно, было никак не завести. Бойцы мылись, и стирали одежду, навещая родных, в округе.

– Я в Льеже последний раз мылся… – Гольдберг велел себе не вспоминать ласковые, маленькие руки, тихий смех:

– У тебя и волос почти нет, мыть нечего… – она поцеловала его в лоб:

– Я тебя вытру, и ложись. Я пока все постираю, к вечеру высохнет… – он покосился на нары. Маргарита спала, обнимая Гамена, под немецкой шинелью, со споротыми нашивками. Гольдберг не мог видеть свастику, и всегда сдирал знаки различия, с трофейного обмундирования. Табачный дым реял над столом, Монах потушил самокрутку в пепельнице, сделанной из стреляной гильзы:

– Сокращаем курение, здесь ребенок… – он тяжело вздохнул: «Детям табачный дым вреден». Гамен примчался к шахте после обеда. Днем они выставляли дозорных, на искусно сделанной платформе, в ветвях большой сосны, неподалеку. Собака заплясала на снегу, один из юношей спустился вниз. Гольдберга разбудили, подав записку, от доктора Лануа.

Монах обычно не ругался. Эмиль вырос в Брюсселе, и валлонского диалекта не знал, но живя рядом с шахтерами, нахватался местных словечек. Ребята еще дремали. Буркнув что-то себе под нос, протерев очки, он перечитал знакомый, разборчивый почерк коллеги. Эмиль не хотел думать, о том, что могло случиться в Льеже. Он был уверен, что Элиза избавилась от передатчика, при аресте, что она ничего не скажет:

– Надо послать человека в Льеж. Пусть тамошние ребята найдут ходы в тюрьму. Хотя после нашего взрыва охрану сменили, усилили… – доктор Лануа, торопясь, дописал, что детей из приюта тоже увезли в Льеж, в сопровождении отца Виллема.