Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том четвертый

– Дети вырастут в любви к фюреру, и рейху, – заверила Марта нунция, – они станут гордостью Германии… – монсеньор откашлялся:

– Фрау фон Рабе, надеюсь, вы понимаете, что если святой отец Виллем подозревается в сомнительных знакомствах, то я не могу, и не буду спорить со службой безопасности рейха. Отец де ла Марк не ребенок, ему тридцать лет… – письмо из ватиканской канцелярии лежало в папке у Орсениго. Речь шла о внуке канонизированных бельгийских святых, и о десятке детей, из католического приюта. Справившись во внутренних документах Ватикана, нунций узнал, что святому отцу в этом году исполнилось тридцать:

– Он сан поздно принял. Сначала был инженером, потом в Конго работал, в приютах, с отцом Янсеннсом… – Орсениго пока не стал связываться с Принц-Альбрехтштрассе. Отца Виллема обвиняли в укрывании партизанского связного, радиста, пойманного с передатчиком.

Марта сказала свекру:

– Главное, найти святого отца и детей. Группу могли разделить, послать малышей в приюты, а отца Виллема в Дахау, в бараки для священников. Но если он в лагере, то мы о нем позаботимся. Будем отправлять передачи, в Дахау подобное разрешают. Детей разберут по семьям, после войны они вернутся к родителям… – голубые, в мелких морщинах, глаза свекра, грустно посмотрели на Марту:

– Может быть, их родители мертвы, милая моя. Не забывай о депортациях…

Марта помнила:

– Тем более, надо разыскать малышей, – твердо сказала девушка, – мы с Генрихом взяли бы мальчиков… – она махнула на восток, – но такое опасно. Нет сомнений, что Макс навещал приют. Он мог запомнить близнецов… – Марта выучила наизусть имена и возраст детей. Сведения пришли отдельным письмом из Ватикана, лично ей в руки:

– Жозеф и Себастьян Мерсье, – повторяла она, – шести лет от роду… – выслушав нунция, Марта вежливо согласилась:

– Разумеется. Если отец де ла Марк был вовлечен в сеть людей, измышляющих нанести вред рейху, он заслужил наказание. Но дети… – Марта промокнула глаза шелковым платком с монограммой, – дети, невинные создания. Мое сердце будущей матери преисполнено жалости… – Марта выбила из нунция обещание начать розыски группы.

Она шла вдоль берега Ландвер-канала:

– Все будет хорошо. Родится дитя, Красная Армия отбросит вермахт от Волги. Скоро англичане и американцы высадятся в Европе, дети вернутся домой. Мы с Генрихом возьмем маленького, Аттилу, и поедем в Геттинген. Эмма выйдет замуж, дядя Теодор будет возиться с нашими ребятишками. Макса и Отто повесят, вместе с остальной бандой… – Марта наступила носком туфли на зеленую, сочную траву:

– Почему союзники не бомбят Польшу, и Пенемюнде? Летом был налет на Кельн, другие города рейха тоже пострадали. Почему они не атакуют лагеря, или полигон фон Брауна? Мы передали все нужные сведения… – Марта понимала, почему:

– Всем нужны баллистические ракеты, и никому не нужны евреи… – горько подумала она:

– Глобочник может хоть всех евреев Польши уничтожить, никто и палец о палец не ударит. После войны союзники передерутся за фон Брауна и Гейзенберга, за машину Цузе и так называемые медицинские исследования, из лагерей… – Марта положила руку на крестик:

– Надо делать свое дело, приближать победу. Потом станет понятно, что случится. Одно ясно, с мамой мы больше никогда не встретимся… – она издалека заметила знакомую, лысую голову на уединенной скамейке, у канала. Присев рядом, Марта поставила между ними коробку с пирожными:

– Берите, святой отец. Свежие булочки, только из кондитерской… – за ними возвышался шпиль закрытой церкви. Легкий ветер гнал по Ландвер-каналу золотые листья. Небо было серым, низким. Марта решила:

– Летом покатаю Генриха на самолете. Пока не удалось, с его командировками. И малыша надо к воздуху приучать… – Бонхоффер смотрел на упрямый очерк подбородка. Темные, длинные ресницы девушки слегка дрожали:

– Все равно, – подумал пастор, – рождаются дети, даже в самые темные дни, даже в долине смертной тени… – у Марты в сумочке нашелся чистый носовой платок. Он вытер пальцы:

– Очень вкусные пирожные. Все просто… – пастор, отчего-то, вздохнул, – купель из церкви не вынесли. Приедете с графом Теодором на машине, после темноты… – свекор был крестным отцом ребенка, – и окрестим малыша, тоже Теодором, или Анной… – зеленые глаза взглянули на него. Марта улыбнулась:

– Теодором-Генрихом. Мой муж еще не знает, – она помолчала, – но мне кажется, что так лучше, святой отец. Я вам позвоню, из автомата, на аппарат в кафе… – Марта никогда не вела с виллы подозрительных разговоров. На квартире Бонхоффера, в Веддинге, телефона не было. Пастор договорился с хозяином кафе, на первом этаже дома, тоже христианином, сторонником запрещенной церкви. Марта пожала руку священнику: «Счастливого Рождества!».