– И письмо, для Эммы и Генриха, тоже. Я не позволю Эмме и Марте, с малышом, остаться в Берлине, в случае неудачи путча. Надо их обезопасить… – пока граф не знал, как это сделать. Достав письмо из сейфа, он сунул конверт в портмоне:
– Потом отдам Эмме, – решил он, – так лучше. Но не случится никакой неудачи. Германия ненавидит бесноватого, люди перейдут на нашу сторону… – отказавшись от капсулы, Генрих не стал ничего говорить ни отцу, ни Марте.
Ясные, зеленые глаза жены блестели. Они погуляли в Груневальде, на щеках Марты появился свежий румянец.
Они не обсуждали новоиспеченного гауптштурмфюрера. Марта только заметила:
– Даже если им удастся привлечь на свою сторону кого-то из военнопленных, Генрих, то нельзя обвинять людей, измученных голодом, сидящих в лагерях… – она помолчала:
– Не забывай, что сделал Сталин с Советским Союзом. Многие из тех, кто сейчас сражается с вермахтом, потеряли родных, в чистках, в коллективизации. Хотя, конечно, – добавила Марта, – нельзя воевать со злом, перейдя на сторону зла… – держа мужа под руку, Марта смотрела на темную воду Хафеля:
– Летчик Воронов никогда бы так не сделал, и Лиза Князева тоже не стала бы так поступать. И мой отец, хотя на гражданской войне он сражался против большевиков… – Марта твердо решила, после войны, рассказать Генриху обо всем и найти своего отца:
– Он должен знать, что я есть на свете, что он стал дедушкой… – Марта даже улыбнулась:
– Папе всего сорок два сейчас, а он дедушка… – ребенок заворочался, она подтолкнула мужа: «Новый фон Рабе проголодался, милый мой».
На террасе кафе они сидели в одиночестве, но Марта с Генрихом никогда не говорили на подозрительные темы прилюдно. Они слишком хорошо знали, что почти все владельцы заведений сотрудничают с гестапо:
– У пастора, в Веддинге, в кафе можно встречаться спокойно, – Марта изучала меню, – но его хозяин рискует. Христиан мало на свободе осталось. Но где отец Виллем, где дети… – за кофе и медовым тортом она погладила мужа по щеке:
– Хорошо, что ты в отпуске, милый. Тебе не надо ездить туда… – Марта махнула в сторону города, – не надо носить форму… – Генрих, с облегчением, отправил мундир в самый дальний угол гардеробной:
– Если родится мальчик, придется надевать парадный китель, ордена… – он повертел фуражку:
– Хорошо, что я мертвую голову не ношу, как Отто… – посоветовавшись с Мартой, Генрих решил сделать вид, что не разобрался в папке.
– Не надо Максу знать, что я понял, где находится последний плацдарм, – угрюмо сказал Генрих жене, – хотя у нас нет доказательств… – Марта покачала головой:
– Они не оставят картины в саксонских шахтах, милый мой. Слишком опасно. Когда начнется наступление Красной Армии, союзников, они все отправят на подводных лодках, на юг… – она подперла рукой подбородок:
– Отто едет в Арктику не арийцев искать… – Марта усмехнулась, – Гиммлер не выбросит деньги, на бездумные проекты общества «Аненербе», даже с его интересом к подобной шелухе. Нет, – подытожила жена, – они изучают способы выживания в высоких широтах. Отто хвастался, что проводил такие эксперименты, в Аушвице… – Марта помрачнела:
– Если бы мы знали, куда отправляется подводная лодка… – они сообщили в Брюссель о рейсе, но с тем, же успехом союзники могли искать иголку в стоге сена. Арктика была огромной.
– Надо Отто расспросить, аккуратно… – Марта сидела лицом к входу.
Она увидела снежно-белые волосы деверя, девушку, идущую впереди, в форме женского вспомогательного корпуса СС. Марта сразу ее узнала:
– Антония Эрнандес. Мальчик, Уильям, ее мамой называл. Я потом сказала, что она не испанка… – прожив почти десять лет в Буэнос-Айресе, Марта отлично разбиралась в акцентах:
– Родной язык у нее английский. Она из Британии, или из США. Мама ее в Москву отправляла, через Будапешт… – мать не говорила Марте, к кому летит сеньора Эрнандес, но девушка понимала, что гостья работает в НКВД:
– Тогда СССР готовил убийство Троцкого. Ее могли внедрить в Мексику, в дом изгнанника. Что она делает в Оберенхайме? Или она агент советской разведки… – Марта радушно поздоровалась с девушкой. Генрих понял:
– Они встречались. Я по глазам вижу, что у той, что у другой. Отто самовлюбленный павлин, и ничего вокруг, кроме себя не замечает. Макс бы насторожился, непременно… – широко улыбнувшись, Генрих указал на медовый торт:
– Мы хотели попросить еще порцию. Но ты, Отто, нас не одобришь… – брат поджал губы:
Читать дальше