Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том четвертый

– Марта брезглива, и Генрих не придет в восторг, если узнает, что славянин окунался в ту же воду, что и его жена… – Макс добавил:

– И подземный гараж, с лифтом, ведущим на виллу. Мы ведем скромный образ жизни. Машины и самолет нужнее рейху. Я всегда в разъездах, мои братья тоже. Отцу и невестке достаточно одного автомобиля… – вход в виллу напомнил Петру фотографии египетских храмов. Мраморный фасад, с колоннами, немного наклонялся вперед:

– Похоже на рейхсканцелярию, человек сразу чувствует мощь государства… – они остановились перед высокими, бронзовыми дверями, с орлами и свастиками:

– После обеда я покажу нашу картинную галерею… – Максимилиан махнул в сторону низкой пристройки, финского, темного гранита:

– У меня одна из лучших коллекций в Берлине… – оказавшись в вестибюле, Петр понял, что еще никогда не бывал в таких домах:

– Большевики разграбили Россию, присвоили сокровища царской семьи, и золото православной церкви, но у жидов никогда не хватит духа построить такое. Дом арийской семьи, крепость викингов… – зал вздымался вверх, к стеклянному куполу. Строгие колонны украшали черно-красные знамена, на площадке широкой лестницы висел огромный портрет фюрера. Гитлер, в партийном френче, простирал руку в нацистском салюте, на фоне развернутых флагов, со свастиками. Под картиной, на мраморном постаменте, стоял бюст фюрера:

– Работы Арно Брекера… – заметил его светлость, – как и статуи, на лестнице.

Статуи назывались: «Гимн молодости Германии». По словам герра Максимилиана, для мужской фигуры позировал его брат, Отто:

– Отто считается образцом арийца, вы могли его видеть на плакатах… – они остановились перед семейным портретом, – он сегодня занят, но вы с ним встретитесь на Рождество… – высокая, свежая елка, в центре вестибюля, тоже была увешана свастиками и портретами фюрера. Петр вдохнул запах леса, острый аромат хвои:

– Володя радовался елке, подаркам. Он залезал ко мне на руки, просил: «Подними, папа! Хочу звезду!»… – верхушку елки фон Рабе увенчивала свастика:

– А если Володя, не мой сын? Если я воспитывал чужого ребенка… – Петр похолодел.

Братьев фон Рабе изобразили в парадной, черной форме СС. Старший граф носил коричневый китель НСДАП. У ног красивой, высокой, белокурой девушки, в скромной синей юбке, и белой блузе, лежала овчарка:

– Моя сестра Эмма, вы ее тоже увидите, – Максимилиан улыбнулся:

– Она позировала для картины «Юность рейха». Мою невестку герр Циглер попросил стать моделью для будущего холста об арийском материнстве… – Марта восторженно сказала:

– Я вышиваю, качая колыбель, с Адольфом, под портретом фюрера. Генрих читает нам «Майн Кампф»… – брата Циглер собирался написать рабочим.

Подняв голову, Максимилиан свистнул:

– Аттила, дружище! Ты соскучился… – овчарка, с портрета, сбежав по лестнице, предостерегающе оскалила клыки:

– Аттила родился в Дахау, Петр Арсеньевич, – фон Рабе потрепал собаку по голове, – он недоверчив, к посторонним… – пес коротко зарычал.

– Свой человек… – успокоил его Максимилиан, – а где папа, и Генрих?

Он прислушался:

– Пойдемте, Петр Арсеньевич. Моя невестка и сестра хорошие музыкантши, младший брат играет на фортепьяно. Впрочем, кажется, они сейчас поют. Выпьем кампари, итальянский аперитив, – довольно любезно добавил Макс:

– Он пришел в себя. Но все равно, надо его проверить. Я понятия не имею, где сейчас Далила обретается. Может быть, и в Советском Союзе. Может быть, она поддерживала связь с Петром Арсеньевичем. Коммунисты вполне в состоянии отправить Муху агентом, в самое сердце рейха. Он сдал берлинскую группу, но невелика потеря, ради будущего… – Харнак и Шульце-Бойзен доступа к настоящим секретам не имели.

Аттила проскользнул в полуоткрытую дверь библиотеки, до них донеслось:

Максимилиан заметил:

– Моцарт, Петр Арсеньевич. «Волшебная флейта». У моей невестки отличное сопрано. Генрих тоже хорошо поет… – щека Воронцова-Вельяминова покраснела:

– Он, разумеется, узнал Моцарта, – усмехнулся Макс, – но пусть помнит, где его место. Генрих, вряд ли, разрешит Марте подавать ему руку. Она и сама не захочет… – штандартенфюрер толкнул дверь: «Вот и мы. Надеюсь, успели к аперитиву…»

– Мы с Тонечкой «Волшебную флейту» в Будапеште слушали… – Петр последовал за фон Рабе, – но если она мне лгала, если Володя не мой сын? Я не верю, не верю. Тонечка не могла так поступить. Она тоже из аристократической семьи, дочь герцога… – в камине, за медной решеткой трещали кедровые поленья. Крупный мужчина, лет шестидесяти, с остатками рыжих волос на голове, поднялся с просторного дивана: