– Я никогда, никогда бы не смог жить без тебя, Роза. Я и не могу, и не буду. Если ты мне позволишь, конечно, если ты захочешь… – Роза успела подумать:
– Три года, каждую ночь. Три года я засыпала, с мыслью о том, как он меня поцелует… – это было лучше, чем все, что Роза могла себе представить. Она глотала слезы:
– Эмиль, Эмиль, зачем ты спрашиваешь… Я всегда, всегда останусь рядом с тобой, пока мы живы. Я тебя люблю, так люблю… – сухие, нежные губы касались ее влажных щек, ловили каждую слезу:
– Не плачь, любовь моя, не плачь. И прости меня, что я был таким дураком, Роза. Я каждую ночь думал о тебе, ты ведь… – она шепнула: «Хороший работник».
– Ты моя любовь… – Эмиль склонил седоватую голову, целуя ее длинные, до сих пор исколотые иголкой пальцы, – моя любовь, Роза, навсегда…
На столе полковника Горовица лежала аккуратно свернутая радиограмма. Меир пил кофе, рассматривая в окно центральную площадь Мон-Сен-Мартена, со зданиями мэрии, рудничного управления и школы. Фонтан в городском саду, из-за зимы, пока не работал. Проверив механизм, Теодор сказал, что все в порядке:
– К весне инженеры восстановят городской водопровод, – заметил он, – и здесь опять вода зажурчит, как при покойном дяде Виллеме… – из сквера доносились крики детей, и стук футбольного мяча. Воскресная месса во временной, деревянной часовне, с армейским капелланом, закончилась. У входа, у ящика с прорезью, висело рукописное объявление:
– Сбор пожертвований на храм Святого Иоанна Крестителя, с приделом святых Елизаветы и Виллема Бельгийских… – Меир видел в часовне довоенный плакат, изданный к канонизации. Кто-то из женщин сохранил его в бараке и принес в церковь. Святые, с букетами белых лилий, стояли на коленях у алтаря. Плакат успели украсить самодельными цветами, из потрепанной ткани.
На кабачках тоже висели афишки:
– По случаю праздника сегодня открываемся позже… – в саду, на лужайке, солдаты саперного подразделения Теодора вбивали в мерзлую землю шесты. Меир, смешливо, сказал Монаху:
– Мой дальний предок, во время американской революции, женился под хупой из американского флага. Но у вас настоящий балдахин будет… – из сундуков де ла Марков достали кусок старого бархата. Монах и Роза, согласно традиции, эту неделю не виделись, но Меир заходил в барак к сиротам, где жила Роза. Девчонки и Маргарита вышивали на бархате цветы, и буквы на иврите:
– Голос жениха, и голос невесты, голос радости и ликования… – Маргарита, по секрету, отвела Меира в боковую комнату:
– Это де ла Марков свадебное платье, – зачарованным голосом сказала девочка, – тете Розе оно впору. Мы наряд еще в подвале мерили, тетя Роза такая в нем красивая… – хупу Гольдберг и Роза собирались отдать в льежскую синагогу:
– Когда здание откроется, когда раввин появится, – заметил Гольдберг, – в конце концов, приедет кто-нибудь, из Польши, из Германии… – пока никто из депортированных евреев не вернулся домой, но Меир утешал себя тем, что Польша еще не вся освобождена:
– В конце концов, до войны в Европе жило десять миллионов евреев. Невозможно убить десять миллионов человек. Даже один миллион, и то невозможно… – вспоминая о смерти отца, Меир, иногда, ловил себя на мысли:
– Возможно. Немцы в Мальмеди расстреливали безоружных людей, медиков и раненых. Питер меня тогда остановил, сказал, что надеется на такую же услугу. А теперь и Питера нет… – радиограмма пришла из столицы США, за подписью полковника Горовица. Отца похоронили на Арлингтонском кладбище, рядом с камнем в память Аарона:
– Дебора и малыш приехали на церемонию, – читал Меир, – я обо всем позаботился. Дядю Хаима, посмертно, наградили Медалью Почета. Тебя, судя по всему, ждет такой же орден, за бой под Ставело… – Меир, мимолетно, подумал:
– Вряд ли еще в Америке такая семья найдется. Хотя это все неважно, конечно. Важно отыскать Максимилиана и Отто, арестовать их, судить трибуналом и казнить. Важно найти маленького Уильяма, в России. Он наследник титула. Но как у Воронова забирать его сына… – Меир вздохнул. Вторая радиограмма пришла от дяди Джованни, из Лондона. Кузен Стивен с женой и дочерью, уехал на авиационную базу, а от Эстер пока новостей не приходило:
– Мы с Кларой, судя по всему, ждем счастливого события, весной… – Меир едва справился со слезами, – детям мы пока ничего не говорили, но, кажется, они и сами догадываются… – полковник опустил радиограмму на стол:
– Дяде Джованни шестой десяток идет. Лаура погибла, но у него ребенок родится. А у меня никогда не будет детей, я никогда не женюсь… – Меир редко думал о Тессе, избегая таких мыслей, но сейчас ему захотелось написать в Индию:
Читать дальше