Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть девятая

– Ты жрала мясо и спала в тепле, в бошевской постели, а наши дети умирали от голода… – девушку опустили лицом в грязь, пригнув к шоссе. В нее летели комья снега, женщины рвали на ней одежду:

– Моя дочь умерла, потому, что мне нечем было ее кормить… – худая девушка, по виду ровесница Флоранс, вцепилась ей в голову, – мой муж умер в концлагере, и мне даже не отдали его тело! Сука, сука… – Федор, издалека, увидел военный виллис, с Меиром за рулем. Он пошел наперерез машине, полковник Горовиц остановил автомобиль:

– Ко мне капитан Хоффман пришел, – он кивнул на медика, на заднем сиденье, – надо все прекратить… – бритва скрипела по голому черепу, слезы на лице девушки смешивались с кровью. Хлопнув дверью машины, Монах, коротко, отозвался: «Не надо».

Прихрамывая, заснув руки в карманы обрезанной шинели, он пошел к толпе. Заметив темноволосую голову Розы, Эмиль, намеренно, отвернулся от нее:

– Незачем, – сказал себе Гольдберг, – ничего не получится… – мадемуазель Флоранс отпустили. Девушка рыдала, скорчившись на обочине, прикрывая руками кое-как обритую голову. Люди расходились, пиная саквояжи. Гольдберг услышал тихий голос:

– Надо ее в Льеж отвезти, от греха подальше. Я позабочусь… – Эмиль кивнул, избегая настойчивого взгляда темных, больших глаз Розы.

Военный комендант Мон-Сен-Мартена, полковник Горовиц, отказался въезжать в каменные здания рудничного управления или школы, реквизированные немцами, при оккупации городка:

– Детям надо учиться, – сказал он доктору Гольдбергу, – а компания должна восстанавливать работу… – они с Монахом шли по высокому, пахнущему краской, школьному коридору. Паркет был еще темным от воды. Женщины мыли полы и окна, шахтеры приводили в порядок школьные классы. Поселковую библиотеку немцы разорили:

– Книги евреев и левых авторов на площади сожгли, – мрачно сказал Гольдберг, – «Тиль Уленшпигель» тоже горел. Остальное женщины по баракам разобрали. Они старались сохранить издания, но, иногда, приходилось ими топить. Немцы угля не выдавали… – выжившие книги приносили в школу. Все портреты Гитлера и брошенные, немецкие вещи, уничтожили на заднем дворе.

Меир разбирался с документацией по концентрационному лагерю, оставшейся при бегстве немцев, в бывшем рудничном управлении:

– Все понадобится, – думал Меир, – на процессе, где осудят гитлеровцев… – он выяснил, что в Мон-Сен-Мартене сидели и русские военнопленные. Гольдберг кивнул:

– Когда евреев из лагеря депортировали, после восстания и расстрела… – Монах дернул щекой, – на их место прислали русских. Правда, немного, здесь шахтеров хватало, для работы… – кое-какие русские, бежавшие из плена, воевали в партизанских отрядах. Кузен Теодор заметил Меиру:

– Рано или поздно здесь представители Красной Армии появятся, как и во Франции. Начнут ребятам в уши петь, предлагать на родину вернуться… – Меир удивился:

– А что в этом плохого? У многих в России семьи. Конечно, они захотят поехать домой. Они воевали в партизанах, они герои… – Федор вздохнул:

– До границы их с почетом довезут. А что дальше будет, никто не знает. Скорее всего, отправят в те же лагеря, что и власовцев… – пока русских коллаборационистов, и пленных эсэсовцев посылали в тыл. Договора о возвращении русских пленных из армии Власова пока не существовало. Федор предполагал, что многие власовцы постараются доказать свою невиновность:

– Будут настаивать, что их взяли в плен ранеными, без сознания. Скажут, что у них не было выбора. Ерунда, выбор всегда есть… – после очистки района Мон-Сен-Мартена от мин, саперы шли вперед, присоединяясь к армии Паттона. Полковник Горовиц тоже возвращался на свое место службы:

– Дальше Германия, – сказал он Гольдбергу, выйдя на школьное крыльцо, – Германия и Берлин. Русские сейчас Польшу освобождают… – вечер был морозным, но ясным. По дороге, ведущей к развалинам замка, под слабыми, едва замерцавшими звездами, шли два армейских грузовика. Меир выдал машины для перевозки имущества де ла Марков в поселковый клуб. Во время оккупации здание служило кинотеатром для немецких солдат. Гольдберг пообещал:

– Клуб мы опять организуем. Устроим театр, скаутский кружок, хор и оркестр, как до войны. Я буду тренировать футбольную команду, детскую. Полузащитником мне не поиграть… – Монах больше не пользовался палкой, но ногу приволакивал. Гольдберг подозревал, что до конца жизни не избавится от хромоты:

– Надо сказать спасибо, что я оперировать могу… – Меир прислонился к колонне, на крыльце, глядя на большого сокола. Птица парила над развалинами замка. Он, как и часто в последние дни, подумал о сестре: