Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть девятая

– Не надо, не надо, я прошу вас… – над толпой пронесся отчаянный, высокий крик:

– Пойдемте во двор, – распорядился Эмиль, – уберем детей от ворот. Не стоит им такое видеть… – он потянулся за своей потрепанной, со споротыми нашивками, немецкой шинелью.

Уверенные руки, в старых водительских перчатках с дырочками, лежали на руле армейского виллиса. Машина шла в Мон-Сен-Мартен по северной дороге, из Вервье. Они проезжали засыпанные снегом терриконы шахт, где копошились черные, далекие фигуры, в военной форме. Федор махал своим саперам:

– Думаю, скоро мы округу от мин очистим, – сказал он Розе, – люди должны на работу выходить. Вообще, – смешливо сказал он, – я бы вашего Монаха здешним мэром сделал. Или пусть компанией управляет, до совершеннолетия Маргариты. Сразу видно, что он достойный человек… – едва солдаты, с Федором, разобрали завал на «Луизе», как он услышал требовательный, скрипучий голос:

– Я надеюсь, что вы начали эвакуацию гражданских лиц, месье… – Гольдберг, одной рукой, со своей стороны тоже разгребал камни, – шахтеры третий день сидят без провизии, почти без воды… – врач вышел из шахты последним, сначала удостоверившись, что всем пострадавшим оказана помощь. Федор заметил, что Гольдберг неловко двигает правой рукой:

– Вывих, – коротко сказал Монах, – запястье повредил. В больнице вправят… – Роза, ничего не ответив, вскинула твердый подбородок, глядя прямо перед собой, на шоссе. Холодный, зимний ветерок бил в лицо, на глаза наворачивались слезы:

– Конечно, он здесь останется… Будет больницей заведовать, может быть, его в мэры выберут, как Драматург говорит. Шахтеры его уважают. Здесь его дом, здесь дочь женщины, которую он любил. А меня он не любит… – Розе хотелось завыть. Вместо этого, она ловко прикурила от зажигалки Драматурга:

– Видишь, в одной округе почти сто евреев прятали. А по всей Бельгии тысячи… – Роза объезжала фермы и монастыри. Девушка сидела со старшими детьми, записывая сведения о довоенной жизни, собирая имена родителей и адреса старых квартир и домов. Малыши, едва начавшие говорить и ходить, когда Бельгию оккупировали немцы, ничего, конечно, не помнили. Фермеры и монахи приносили Розе тщательно спрятанные записки, с указанием места, откуда привезли ребенка, и его настоящего имени. Часто в бумагах не было указано ни возраста, ни фамилии:

– А как найти сведения? – горько сказала Роза Федору:

– Детей снабжали поддельными документами, бельгийскими. Старшие понимают, кто они такие, а младшие выросли с чужими именами, и других не помнят… – на одной из ферм, под Вервье, хозяин и его жена, отказались даже пускать Розу на порог:

– Франсин наша дочь, – отрезала хмурая бельгийка средних лет, – а про ваши дела мы ничего не знаем. Она в год начала войны родилась. Вот метрика, вот документы, свидетельство о крещении… – женщина перекрестилась:

– Мы ее в приюте взяли. Она наша девочка, мы ее вырастили и никому не отдадим… – спорить было бесполезно. В машине Роза заметила:

– У меня указаны имена ее родителей, они из Льежа. Отца в концлагерь трудовой отправили, а потом… – она махнула на восток, – и мать туда же уехала, в товарном вагоне. Девочку они в деревню послали, с помощью партизан, а теперь видишь, что выходит… – обернувшись, Роза взглянула на черепичную крышу фермы:

– Сколько еще таких детей по всей Европе? На фермах, в монастырях… Их крестили, они вырастут христианами, не зная о своем происхождении… – для сирот строили временный барак, на окраине Мон-Сен-Мартена. Здание бывшей школы, где сидел немецкий комендант, шахтеры приводили в порядок. Скоро должны были начаться занятия:

– Учителя из Льежа приезжают… – Роза курила, сдерживая слезы, – сироты пусть тоже занимаются. Когда станет теплее, мы в Израиль подадимся. Надо связаться с парижским Джойнтом. Они, наверняка, представительство опять открыли. Пусть помогут нам до Марселя добраться. Дальше морем поедем, дорога известная… – британцы запрещали въезд в Палестину, но Роза не видела препятствий:

– В Палестину нам и не надо, – усмехнулась она, в разговоре с Федором, – мы в Александрии на берег сойдем. Дам телеграмму Итамару… – на пухлых губах играла веселая улыбка:

– Финики в Египте особенно хороши. Заказала партию, в тридцать шесть килограмм… – Роза добавила:

– Тридцать семь, если со мной. Итамар меня шифру обучил, он довоенный еще… – в Александрии должны были, после этого, появиться посланцы подпольщиков.