Николай Лихарев - Воронограй. Русский Савонарола

– Так по хорошему, говоришь, устроится все, боярин? Ну-ну, сказывай, что вы там удумали…

Красивое лицо Дмитрия выражало волнение, руки нетерпеливо перебирали золотую бахрому скатерти.

Князь Иван тоже с усиленным вниманием смотрел на старика.

– По-хорошему, государи-князья, удумали мы, по-хорошему!.. Ноне у нас сырная неделя, а через шесть ден – Великий пост… А на первой неделе великий князь в Сергиеву обитель едет, говеть там будет… Москва-то без головы, значит, останется. Как уедет он в обитель, вы, князья-государи, в ту же ночь к нам. В воротах задержки не будет – все уж улажено. Поутру народу объявим… Увидят, что ты, государь-князь Иван, заодно с братом стоишь – и перечить никто не будет…

– А с великим князем да со всей семьей что будет? – недоумевая, произнес Можайский. – На кровь не пойду, сказал уж!..

– Ох ты, господи, государь-князь! – всплеснул снова руками лукавый старик. – Да кто ж тут говорит о крови? Княгиню с детками да старуху попридержим в Москве, а сами в обитель съездим. Там все тихо да полюбовно с князем Василием устроим… Не враг же он себе, поймет, что не хотят ему худого братья! А как кончится дело – даст ему великий князь и государь Дмитрий Юрьевич в удел Вятку али еще что… Будет он себе поживать там в мире да спокойствие с детками и княгиней, а земле-то нашей спасение всей… И все-то так тихо да мирно обойдется!..

Князь Иван сидел и думал. Не любил он таких дел, всю жизнь сторонился от смут. А с другой стороны, шутка ли! Задумал Василий все княжество татарам отдать! На убийство, на кровь не пошел бы он. А как без этого обойтись можно, разве будет грех? Земля Русская спасена будет, а Василия брат Дмитрий не обидит… не такой он!

Старый боярин зорко смотрел на хозяина и, казалось, угадывал, какие мысли волнуют князя Ивана.

– Что ж, князь-государь, – прервал он молчание, – сам видишь, как все выходит… Коли решать, так решать. Ты-то, государь-князь великий, – обратился боярин к Дмитрию, – изволишь?..

– Коли нужда такая пришла, не буду отнекиваться! – отозвался Шемяка. – Авось бог даст, не хуже Василия дело справлю…

– С товарищами я приехал, не один… От детей боярских выборных трое просить тебя, государь, о том же посланы… Духовенство тоже за тебя, и от них выборный есть… Из Москвы-то мы в Звенигород поехали, а там сказали: «У князя Ивана Андреевича князь наш…»

Несколько минут все трое молчали. Князь Дмитрий и Старков нетерпеливо ждали, что наконец скажет князь Иван.

– Не пошел бы я на смуту, – медленно заговорил Можайский, – коли б не оказался Василий врагом земли своей!.. А коли так, и я с тобой заодно, князь великий и государь Дмитрий Юрьевич!..

С этими словами князь Иван поднялся с лавки и в пояс поклонился своему двоюродному брату. Князь Дмитрий взволнованно обнял Можайского.

– Век твоего дружества ко мне не забуду! – проговорил он. – А Василию, видит бог, зла никакого не сделаем!..

«Ишь ты добрый какой!..» – насмешливо поглядел на Шемяку боярин Старков.

Шумливая и пьяная Масленица подошла к концу. Всю неделю гуляла-веселилась Москва. На площадях и улицах – у кабаков и кружал – день и ночь стоном стояли в воздухе гомон и крики расходившихся гуляк.

Наступил канун Великого поста.

Почти совсем затихло на московских улицах; изредка разве попадется пьяный, кабацкий ярыга и завсегдатай, он и в Прощеное воскресенье опохмелиться не прочь, да не на что больше – последнюю копейку вчера ребром поставил…

Отошла обедня.

Разошлись по домам знатные и незнатные, богатые и убогие – и всюду справлялся один и тот же обычай. Вернется из церкви хозяин, соберет всех домочадцев и у всех со слезами прощения просит. Ходят и знакомые друг к другу, кланяются в землю обоюдно, каются во взаимных обидах…

В этот день после обедни государь и великий князь московский Василий Васильевич в сопровождении бояр и ближних людей ходил в Архангельский собор. Перед каждой из гробниц своих предков государь останавливался, делал земные поклоны и «прощался». Вернулся к себе государь далеко после полудня. Вернулся, навестил мать-княгиню и жену, обеим поклонился в ноги.

– Прости и нас, государь великий! – со слезами на глазах отвечали обе княгини, кланяясь земно великому князю…

С женской половины государь прошел к себе в горницы.

Бояре ближние, стольники, постельники, кравчие, дети боярские и вся палатная челядь по двое, по трое появлялись на пороге государевой горницы и просили у великого князя прощения.