Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том первый

– Я работал грузчиком, в Мальме, на стройке, и здесь, в Стокгольме… – он взглянул на часы, – в Швеции тоже цыгане живут. Нашел ребят, мне денег дали, чтобы я зал открыл… – цыгане помогали друг другу безвозмездно, но Кампе, все равно, отдавал долг:

– Ему средства в Германии понадобятся, – подумал Степан, – всю страну объехать, все лагеря навестить. Грета могла погибнуть в бомбежке, а могла и… – Кампе не слушал разговоров о том, что его жена нашла кого-то еще:

– Чушь, – зло отзывался приятель, – вы мою Грету не знаете. Но я ее отыщу, обязательно… – после матча Иоганн ехал в Мальме, где садился на паром до Копенгагена:

– Я начну с Киля, ее родного города, – объяснял Кампе, – а потом посмотрим… – если судить по фотографиям в газетах, от Киля почти ничего не осталось:

– Нойенгамме рядом с Килем, Гамбургом… – Степан опять подумал о письме, в кармане, – Грета могла там сидеть. Хотя ребята ее не видели. Но женщин отдельно держали… – часы пробили четыре. В раскрытую дверь, из зала, донеслись голоса норвежцев.

– Я их сюда пошлю, – пообещал Кампе, – я вижу, что вам поговорить надо… – несмотря на рост и вес, боксер, к удивлению Степана, оказался понимающим человеком. Кампе весело говорил:

– Я в матушку пошел. Она гадала, по руке, по картам. На лице человека все написано, просто надо уметь читать. На ринге такое тоже пригодится… – Иоганн воткнул вилку электрической плитки обратно в розетку:

– Сварите еще кофе, и спаррингом займемся. Я пока с тезкой поработаю… – Степан хмыкнул: «Когда Янек успел боксом увлечься?»

Кампе пожал плечами:

– Он на каникулы уезжает. Сказал, что хочет заранее спортом позаниматься. Он и в тир ходит, с твоими норвежцами… – дверь скрипнула. Степан достал конверт от британской военной администрации, в Гамбурге:

– Надо составить список детей. В Гамбурге не могут опознать тела… – он сжал руку в кулак, – эсэсовцы все папки заключенных сожгли. Но лучше пусть Ханс и Харальд туда поедут, посмотрят на малышей. То есть на трупы малышей… – выбив трубку, Степан насыпал кофе в старый, медный кофейник:

– Отто фон Рабе мертв. Он сделал операцию Констанце, в Дахау, по приказу Максимилиана. Старший фон Рабе пропал, никто не знает, где он… – вода шипела, закипая. Он услышал недоуменный голос Харальда:

– Что случилось, Равн? Господин Кампе нас к тебе послал… – Степан снял кофейник с плиты: «Есть разговор, ребята».

В ушах у Степана еще стоял детский гомон. Мальчишки наполнили оба ринга. Старшие работали с грушами, младшим Иоганн велел отжиматься и делать приседания. Выходя из зала, пропустив вперед норвежцев, Степан посмотрел на темноволосые, рыжие, светлые головы малышей:

– Ребята помнят имена всех детей. Они разделили список на мальчиков и девочек… – теперь Степан тоже помнил:

– Жорж-Андре Кон, двенадцать лет, Париж. Серджио ди Симоне, семь лет, Неаполь. Маня Альтман, пять лет, Радом, Польша… – британские солдаты обнаружили тела малышей в подвале бывшей школы, в пригороде Гамбурга. Здесь размещался один из лагерей, сателлитов Нойенгамме. В школьных классах держали заключенных, используя рабочую силу для расчистки завалов, после бомбардировок союзников:

– Эдуард и Александр Хорнманы, двенадцать и девять лет, Эйндховен, Нидерланды. Роман и Элеонора Витонские, шесть и пять лет, Радом, Польша… – британцы арестовали эсэсовцев, ответственных за охрану лагерного подразделения. Степан больше не мог перечитывать письмо из Гамбурга. Он просто отдал конверт норвежским ребятам. Малышей нашли повешенными на железных крюках, вбитых в стены подвала:

– Группу привез в школу врач, из лагеря Нойенгамме, доктор Трзебинский… – Степан, невольно, глотнул, – детей раздели, сделали инъекции морфия и повесили… – вместе с детьми казнили и остальных санитаров барака. Глядя на ребят, Степан даже испугался. Ханс Майер прошептал, побелевшими губами:

– Равн, мы с Харальдом поедем в Гамбург. Мы помним ребятишек и санитаров. Мы всех опознаем… – пока тела хранились в военном морге союзников. Детей убили двадцатого апреля, за несколько дней до освобождения города.

Кофе остывал в чашках. Харальд, фельдшер из партизанского отряда покойного Олафа, потер глаза:

– Дым попал, Равн… – юноша смотрел куда-то в сторону, – они пишут, что Отто фон Рабе, Циклоп, погиб, но в Нойенгамме работали и другие врачи. То есть не врачи, а преступники, и не работали, а убивали… – ни Трзебинского, ни Хессмайера, его коллегу, союзники пока не нашли. Харальд, внезапно, опустил кулак на стол. Чашки подпрыгнули: