Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том второй

– Хоть бы какой-нибудь болт, или винт. Я бы его и ногтями вывернула… – в душе наручники с нее снимали, но Лаура не собиралась бежать с подводной лодки:

– Некуда бежать… – возвращаясь в каюту, она вытягивалась на койке, – надо подождать, понять куда нас везут… – путь занял больше месяца. Лаура предполагала, что на лодке есть другие женщины. Несколько раз она находила в сливном отверстии душа длинные волосы:

– Эмма сюда не заглядывает, – думала она, – она сестра фон Рабе. Она живет в холе и неге, в офицерских коридорах, под крылом брата… – Лауре было неприятно думать о девушке. Она помнила отражение своего лица, в зеркальном, толстом стекле, разделявшем камеры, в Равенсбрюке:

– Я урод, я монстр… – горько говорила себе Лаура, – словно Франкенштейн, в довоенном фильме. Эмма молодая, красивая девушка. Понятно, почему ее Джон выбрал… – она вспоминала оправленный в старую медь клык, на стройной, нежной шее Эммы, – а я Джону когда-то отказала. Мишель меня видел, но мельком. Если он меня рассмотрит, он ужаснется. И он, и все остальные… – Лаура, все равно, хотела найти мужа:

– Я должна, я обязана его спасти. Фон Рабе его не убьет, Мишель ему нужен, как специалист… – Лаура напоминала себе о сыне:

– Я просила святую Мадонну дать мне увидеть мальчика. Я его не испугаю… – она ощупывала шрамы и вмятины, на лице, – не покажусь ему на глаза. Я только посмотрю на него. Ему семь лет. Та женщина, Регина, его в школу повела, вместе с Наримуне… – Лаура встречала аккуратных японских детишек, в серых курточках, с ранцами и связками учебников:

– Он тоже курточку носит, мой хороший… – мальчик сопел рядом, уткнувшись личиком в грудь. Лаура гладила темные волосы:

– Спи, мой маленький, спи. Мама здесь, мама с тобой… – ночами она разговаривала с мужем и сыном, незаметно, беспрестанно, шевеля губами. При охранниках, и врачах, Лаура такого не делала. Она не хотела рисковать:

– Фон Рабе решит, что я сошла с ума. Умалишенных в лагерях в первую очередь в печи отправляли… – иногда Лауре снился еще один ребенок, светловолосый, голубоглазый, изящный мальчик. Она ежилась, дрожала, от смертного холода черной воды. Сын протягивал к ней ручки:

– Мама, мамочка… – Лаура хотела и не могла закрыть глаза. Течение уносило мальчика, по ладоням текла горячая кровь. На месте, где она видела ребенка, расплывалась темная лужа:

– Мамочка, зачем ты меня убила… – ночами Лаура прислушивалась к далекому шуму двигателей лодки, к шагам по коридору. Иллюминатора в каюте не было, но Лаура знала, что ребенок снаружи. Она улавливала шуршание, скрип, за бортом, до нее доносился жалобный голос:

– Мамочка, пусти меня. Открой мне, пожалуйста. Мамочка, мамочка… – сын плакал, в ледяной толще океанской воды.

Он продолжил плакать и здесь:

– Мы в южных широтах, – Лаура прислушивалась к реву ветра, за каменными стенами строения, – судя по погоде, мы сюда прибыли в конце зимы. Сейчас сентябрь. Война, скорее всего, весной закончилась. И японцы, наверное, сдались. Наримуне не расскажет мальчику об мне. То есть он объяснит, что я умерла. Нельзя такого позволять, я должна увидеть сына. Папа должен знать, что у него есть внук. Он и так думает, что меня потерял, остался один… – Лаура не знала, что случится дальше:

– Мишель со мной не останется. Но я не скрою от него случившегося в Нойенгамме… – за шумом ветра, плеском волн, Лаура продолжала улавливать детский плач, – хотя он и отвернется от меня, узнав, что я убила наше дитя… – кроме беспрестанного движения губ, Лаура, в одиночестве, опять стала водить ладонями по стене. Ей казалось, что так она лучше слышит мальчика. Ночами он плакал в голове:

– Мама, мамочка! Пусти меня, пусти… – поднимаясь с койки, Лаура прокрадывалась к стене, ощупывая ее пальцами. После долгих поисков, она обнаружила неплотно прилегающий кирпич.

– Здесь какое-то окошечко, – обрадовалась женщина, – его заделали… – за стеной комнаты оказался медицинский кабинет, куда Лауру водили на осмотры. Персонал был ей незнаком. Ни Отто фон Рабе, ни врачей из Нойенгамме или Равенсбрюка она пока не встретила.

– Может быть, они все погибли… – мстительно думала Лаура, покорно глотая очередные пилюли, – пусть они вечно горят в аду… – холодный голос напоминал ей:

– Ты тоже будешь корчиться в пламени, убийца невинной души… – Лаура сжимала зубы:

– Он умер некрещеным, он не попадет в царство Божье. Но если он отродье семени дьявола, то я все правильно сделала… – она трясла головой, стараясь избавиться от назойливого шепота: