Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том второй

– Не подозрениях, а уверенности, – она присела на перила, – у меня больше не осталось сомнений. И вообще, война закончилась… – она смотрела на тонкую полоску золотистого восхода, на востоке, – думаю, Меир отделается выговором, за свой вояж. Главное, чтобы он успел спасти детей… – Анна твердо сказала себе:

– Успеет. Даллес может его и уволить из секретной службы, но Меир, с его умениями, не пропадет. Он поедет в будущее еврейское государство, помогать подпольщикам… – Анна хотела выпить первую чашку крепкого, черного кофе, и позвонить в Лондон:

– Они обедать собираются, – поняла она, – а днем мы двинемся в Сиэтл. Возьмем напрокат машину, на окраине, где документов не требуют. Оставляй пару сотен долларов залога и езжай… – Анне почудился плач, из комнаты:

– Нет, Петя спит еще. И вообще, – она соскочила с перил, – мне нельзя прятаться в Южной Америке. Петя должен с отцом расти, а где меня Федор отыщет, если я исчезну… – Анна, впрочем, предполагала, что посещения Южной Америки им не миновать:

– Нацисты, наверняка, туда сбежали. Если Максимилиан выжил, он мог и Марту с малышом за собой потащить. Значит и нам надо отправиться на юг… – Анна, нехорошо, улыбнулась:

– Устроим туристическую поездку, если можно так сказать… – потянувшись к медной пепельнице, она замерла. На ступенях крыльца лежал придавленный камнем конверт. В бухте, на воде, Анна заметила обломки.

Она стояла по колено в волнах, рассматривая свежие следы, на доске:

– Это железо, сталь. Лодка наткнулась на корабль… – едва увидев письмо, Анна, бесцеремонно, распахнула дверь гостиной. Диван опустел, на индейском ковре валялась торбочка доктора Кроу.

В сумке Анна ничего не нашла:

– Там и не было ничего, кроме сигарет, зажигалки, письма и пары десятков долларов. Я ее деньгами снабдила… – обломки качались на волнах, Анна, решительно, зашагала на берег. Спрятав запечатанный конверт в бюстгальтер, она вытащила на камни все доски. Из дома пока не доносилось ни звука, Петенька еще дремал. Анна, как смогла, сложила из обломков что-то, напоминающее лодку:

– Нос смят, почти вдребезги. Зачем она вышла на лодке в залив, ночью? Или она хотела покончить с собой… – Анна предполагала, что доктор Кроу написала в конверте, адресованном брату, – но она, кажется, оправилась, со времен Лос-Аламоса. Мы с ней много говорили, она даже улыбалась. Она смеялась с девочками, в лагере… – оскальзываясь на гальке, Анна побежала к дому:

– Если это самоубийство, или несчастный случай, надо, немедленно, вызывать армию. Пусть обшарят залив, найдут ее тело… – Анна понимала, как вся история будет выглядеть в глазах руководства Секретной Службы:

– Я прямо отсюда поеду в тюрьму… – горько подумала она, – но, хотя бы, Петю у меня не отнимут, пока я кормлю. Я так хотела, чтобы малыш здесь рос. Он первые шаги под стражей сделает, в окружении охранников… – Анна положила руку на телефон:

– А если не самоубийство? Если она играла, если Степан склонил ее на сторону СССР, в Норвегии? Это был Степан, несомненно. Петр не умел сидеть за штурвалом… – Анна покачала головой:

– НКВД не могло завербовать Степана. Хотя ему, словно нарочно, репутацию дурака и дебошира создавали. Я сама и начала, в гостинице «Москва», с тем молодым человеком… – Анна вспомнила яркие, голубые глаза:

– Волком его звали. Меир сказал, что он погиб, в Берлине, в самом конце войны. Знала ли я, тогда, что с внуком знаменитого Волка за столом сижу… – Анна вздохнула:

– Нет, Степан честный человек. Недалекий, но честный. Он любил доктора Кроу, он поехал искать ее в СССР… – из спальни донеслось шуршание, кряхтение. Ребенок просыпался.

Анна, быстро, набрала прямой номер Дикого Билла, в Вашингтоне.

За зеркальным, непроницаемым окном кабинета стояла изнурительная жара конца августа.

В мае на столицу сошло наказанье Божье, как смешливо говорил Донован. Каждые семнадцать лет Вашингтон осаждали цикады. Кроны деревьев, казалось, шевелились, на мостовой валялись раздавленные трупы насекомых, воздух кишел темной, жужжащей массой мерзких тварей. Цикады сидели на стволах деревьев, облепляли окна и стены домов, устраивались на капотах автомобилей:

– Улетели, и то хорошо… – взгромоздив ноги на стол, Дикий Билл изучал многостраничный доклад генерала Горовица, – теперь они только в шестьдесят втором году вернутся. Интересно, кто будет президентом в шестьдесят втором году? – склонив голову, он рассматривал фотографии тарелки, сделанные в Розуэлле: