Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том третий

– Я тоже растапливала снег, для ванны Стивена, когда жила в иглу… – сэр Николас бросил чепчик на персидский ковер:

– Ты в Арктике одну зиму провела, а успела настрочить с десяток книжек. Лавры тети Вероники тебе покоя не дают… – он усмехнулся, – в общем, я в шестнадцать лет сбежал из Итона на север и ни разу не пожалел о своем поступке. Наши дети скажут мне спасибо, Джоанна. В конце концов, несмотря на отсутствие образования, я получил почетный докторат Кембриджа… – к негодованию сэра Николаса, Нобелевской премии за географические открытия не присуждали.

К диплому почетного доктора деньги не прилагались, а будущая экспедиция стоила дорого. Шурин, несмотря на титул и богатство, обладал прижимистой, шотландской кровью. Просить Джона о деньгах было бесполезно. Содержание жены, доставшееся ей от убитого на бурской войне тестя, от погибшей на «Титанике» бабушки Марты, и наследство собственной матери, сэр Николас давно потратил:

– Интересно, сколько лет Джон мои долги оплачивал, – он прислушался к легким шагам, за стеной, – Лаура сказала, что он тоже умер, в начале войны. У его сына пока детей нет… – сэр Николас затянулся старой, арктических времен трубкой:

– Я дедушкой стал, но Густи девочка. Девочки майората не получают… – о деньгах он думал больше по привычке. Ворон не собирался возвращаться на север, к людям:

– Я больше двадцати лет один живу, один и умру, – сварливо сказал он себе, – а дети… – он вздохнул:

– Не уверен, что они вышли такими, как я хотел. Не такими, конечно. Их родня воспитывала, мягкие люди. Хотя Стивен молодец, не сдался. Несмотря на ранения, на уродства, женился во второй раз. Теперь пусть сына родит. Если Маленький Джон погибнет, без наследников, то майорат моему внуку может отойти… – подняв голову, он посмотрел в испещренное шрамами лицо племянницы. Николас помнил ее шестилетней, хорошенькой, серьезной девочкой:

– Она с Констанцей и Тони возилась, любила помогать, с детьми… – темные, раскосые глаза женщины покраснели и припухли. Она держала легкую, теплую, подбитую овчиной куртку:

– Я его одежду в порядок привела, дядя Николас. Но провизии Мишель не нес, только в кармане я нашла следы сахара… – Ворон буркнул:

– Могла и бы со мной поделиться, следами. Он пока в себя не пришел, в забытье лежит. Очнется, все ему и отдашь… – куртка, роба и ботинки с грохотом свалились на пол кухоньки:

– Я не могу, не могу… – помотав темноволосой, немного поседевшей головой, Лаура выскочила во двор дома:

– Никогда не смогу, дядя Николас… – донеслось до него. Ворон выбил из трубки табак, в почти потухший костер:

– Капитан, – сочно сказал он, – офицер. Женщина, она и есть женщина, то есть дура, как Джоанна покойная. Она тоже в мужские дела полезла, и поплатилась… – чертыхнувшись, Ворон поднял с каменного пола вещи племянника.

Лаура нашла уединенное место, в рощице искривленных, чахлых берез, спускающейся к поросшим влажным мхом камням, на берегу озера. Многие источники в долине были такими горячими, что от воды поднимался пар:

– Зимой в них купаться хорошо, – сказал ей Ворон, – словно на курорте в Спа, или в Баден-Бадене… – Лаура предполагала, что дядя Николас, подростком, успел пожить во всех дорогих отелях Европы:

– И не только в отелях… – устроившись на скале, она обхватила колени руками, – у бабушки Мирьям были квартиры в Париже и Лондоне, вилла в Остенде, вилла в Ницце… – отец подмигивал Лауре:

– Я помню барона Гинцбурга. Я тогда мальчишкой был, восемнадцатилетним, учился на втором курсе Кембриджа. Бабушка Мирьям благотворительный бал устроила, по случаю Пурима. Ее, так сказать, сердечный друг… – Джованни перешел на французский язык, – еле на ногах стоял, ему восьмой десяток шел. Она была свежа, словно тридцатилетняя женщина, хотя ей год оставался, до семидесяти лет. Танцевала, пила шампанское. Она и со мной, кстати, вальсировала… – отец усмехнулся:

– Ты ее не знала, она в год начала первой войны скончалась. Дождалась внука, проводила сына в очередную экспедицию, на поминальной службе по бабушке Марте посидела, слезы не проронив… – отец смотрел вдаль:

– Бабушка Мирьям в Ницце умерла, летом четырнадцатого года. Над морем сияли звезды, а она в кресле раскинулась. Патефон играл, «Лунный свет», Дебюсси. Она успела шампанское допить, и ушла, мгновенно. Смерть праведника, как евреи говорят… – босые ноги Лауры стыли в мелкой, прозрачной воде:

– Это озеро с простой водой, не целебной… – вдали плескала рыба, – зачем я сейчас о таком думаю, зачем бабушку Мирьям вспоминаю… – Лаура знала, зачем: