Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том пятый

– Шпильки у меня были с каблуком в десять сантиметров, серые, из змеиной кожи… – Розу, неуловимо, что-то беспокоило:

– Аннет и Теодор отправлялись на море, в Канны. Мы говорили о летнем сезоне, о миссис Уоллис Симпсон, но тогда о ней все говорили. Тетанже пригласил британского издателя, предупредил меня, что он левый. Он расхваливал новую книгу, утверждал, что публика ждет именно такого романа… – Роза вспомнила мягкий голос, с английским акцентом:

– Я сразу приобрел рукопись, мадам Тетанже. Потрясающий текст, сплав мистики и психологии. Автор женщина, она разбирается в таких вещах… – издатель повел рукой. Затянувшись сигаретой, Роза побарабанила длинными пальцами по доскам террасы. Она сидела, обложившись подушками, поджав под себя ноги, сбросив туфли:

– Он обещал, что Хичкок, непременно, купит права на экранизацию. Речь зашла об испанской войне, подали аперитив, мы пошли к столу…

В парадной столовой апартаментов, за летним, холодным супом из щавеля, за норвежским лососем и спаржей, войну больше не обсуждали.

Роза разозлилась на себя:

– Я помню модель платья, но забыла, как звали издателя, и о какой книге он говорил… – Розе, смутно, казалось, что она читала книгу, во французском переводе:

– Нет, не помню. Прошло почти десять лет, случилась война… – она покуривала, глядя на темные кудри девочек:

– Почему я так волнуюсь? Констанца уверена, что это почерк Степана. Он прилетел сюда с другом, британцем, тоже авиатором, аристократом… – мадам Соболева, которую, втайне от ее чекиста, Роза протащила в особняк, описала и полковника Воронова и его друга, высокого, голубоглазого блондина:

– Проклятый Максимилиан был блондин… – забытая сигарета дымилась в пальцах Розы, – но что здесь делать Максимилиану, или брату Воронова… – рассказав Констанце о Петре Арсеньевиче, Роза натолкнулась на хмурый взгляд:

– Степан говорил, – отрезала Констанца, – что его брат, хоть и советский разведчик, но честный человек. Он обещал помочь Степану, вытащить нас из СССР. Он не имеет никакого отношения к Власову, он играл роль, работал в подполье… – Роза промолчала:

– Во-первых, только Степан умеет водить самолеты, а во-вторых, Максимилиан давно сдох… – при упоминании фон Рабе в глазах доктора Кроу появлялся холодный, ненавидящий огонек:

– Максимилиан похитил ее, убил на ее глазах любимого человека, Максимилиан держал ее в заключении, в Дахау и Пенемюнде…

Роза, несколько раз, внимательно рассматривала записку. Бумага была самая обыкновенная, писал полковник Воронов химическим карандашом:

– Они прилетели сюда на самолете. В проливе их, то есть нас, ждет подводная лодка. Мадам Соболева, Ольга, сказала, что фамилия второго британца де Уинтер. Где-то я слышала такую фамилию… – Роза решила, что до войны встречала упоминание де Уинтеров в светской хронике:

– Ольга молчит, но по ее глазам понятно, что она здесь не останется. Нельзя ее винить, она выживала, как могла… – Роза потушила сигарету, – я не знаю, что сделала бы я, на ее месте… – по словам Ольги, британцы обосновались в сторожке на озере:

– Надо улетать, пока Соболев не вздумал отправиться на рыбалку, пока Гаврилов не вернулся из Хабаровска. Надо продумать, как все правильно устроить, с диверсией и побегом. Эмиль бы пригодился, он отлично планирует операции… – Роза поняла, что скоро увидит мужа. Она взглянула на заснеженные, ровно подстриженные деревья, за окном:

– Я хочу домой. Хочу проснуться рядом с Эмилем, тихо его поцеловать, спуститься на кухню. Хочу печь блины, заваривать кофе, заплетать малышкам косички и провожать Эмиля в госпиталь… – она услышала стрекот швейных машинок, в школьной мастерской, уважительные голоса женщин, в коридоре амбулатории:

– Доброго вам дня, мадам доктор… – Роза приносила мужу обед, в трофейном, немецком термосе:

– Хочу шить наряды для первого причастия, а вечером пойти с Эмилем на каток… – она счастливо закрыла глаза:

– Он смеялся, что на коньках и лыжах не хромает. Девчонкам тоже надо купить лыжи… – достав блокнот и карандаш, покачав корзинку, Роза принялась чертить план комплекса:

– Четверо взрослых, и трое детей, считая Паоло. Мы все поместимся в опель Соболева, но надо понять, что делать с доджем… – запахло сладостями, уверенная ручка схватила карандаш:

– Annette dessiner, maman… – Надин, восторженно, взялась за журнал:

– Maman… – Роза поцеловала мягкую щечку:

– J’ai aussi filmé, ma chérie… – Надин широко раскрыла глаза: