Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том шестой

– Он совсем хорошо стал болтать, больше не мешает слова. Они там на четырех языках объясняются, мама его учит русскому… – сын рассказывал о рыбках, ракушках, о большой собаке, Пирате:

– Они жарят рыбу на костре, шлепают в прибое. Мама занимается с Густи языками и математикой… – Марта подумала:

– Пусть мы к осени все окажемся дома, пожалуйста. Папа вернется на острова, мы полетим с ним, а Джон и Эмма пусть едут в Банбери. Мы отметим Рождество в замке… – обогнув очередную скалу, Марта застыла. На черной воде озера она увидела отражение света:

– Это не автомобильные фары, машина здесь не проедет, и не катер, я бы его услышала. Это фонарик, как у меня… – быстро нажав на кнопку фонарика, она выключила лампочку. Лучи метались, приближаясь. Сомкнув пальцы на рукоятке пистолета, в кармане, Марта ощутила края золотой таблички:

– Кто бы это ни был, надо осторожно к ним подобраться. Пока никакие голоса сюда не доносятся. Главное, не наткнуться на десант нацистов… – осторожно удерживаясь на тропе, она пошла вперед.

Звенела старинная, темного дерева гитара, с перламутровыми накладками, трещали дрова в камине:

– Are you going to Scarborough fair, parsley, sage, rosemary and thyme…

В центре высокого зала, серого камня, с галереей для менестрелей, поднималась к старинной люстре, пышная елка. На ветвях покачивались игрушки, тонкой работы, викторианских времен, солдатики и пушки, из папье-маше, стеклянные, ярко раскрашенные шары, фарфоровые фигурки пастушек и пастушков. Елку венчала тускло блестящая звезда. На атласных лентах висели имбирные человечки, расписанные глазурью, бело-красные, мятные леденцы, конфеты в золотистой фольге. В окошках пряничного домика, на мозаичном столике для подарков, трепетали огоньки свечей. Вокруг громоздились заманчивые пакеты и свертки, коробки и ящики, упакованные в разноцветную бумагу.

Пахло мандаринами, Эмма облизала длинные пальцы:

– Давай сюда чулок, милый… – она хихикнула, – какой это по счету… – отложив гитару, Джон сверился со списком:

– Восьмой. Старшие дети Клары уже не дети… – оглянувшись на дверь, он быстро поцеловал Эмму в теплый нос, – но я помню, что папа и тетя Юджиния оставляли для меня чулок, даже когда я учился в университете и приезжал на каникулы…

В голубых, миндалевидных глазах отражались огоньки гирлянды, на елке. Эмма кивнула:

– И мой папа так делал. То есть в Германии чулки не вешают. В день святого Николая, в начале декабря, надо выставить за порог туфельку. Если ребенок хорошо себя вел, то святой положит туда конфеты и подарки… – передав ей чулок, Джон не мог оторваться от ласковой, родной ладони:

– Девочка Эмма хорошо себя вела, – смешливо сказал герцог, – под бельгийским шоколадом она нашла кое-что еще… – розовые, красивые губы улыбнулись:

– Только куда мне это носить, милый… – Эмма скосила глаза на слегка выдающийся под кашемировым платьем живот, – маленькому Джону едва три года исполнилось, а весной родится новый лорд или леди… – схватив Эмму в охапку, Джон усадил ее себе на колени, вместе с чулком: – Леди, – уверенно сказал он, – леди Полина. Потом будет Ирма… – он задумался, – потом, в общем, еще кто-нибудь. Мальчик, или девочка… – он шепнул в маленькое ухо:

– Браслет, например, можно носить вечером, в постель. И кроме него, больше ничего не надевать… – за дверями завыл гонг. Дворецкий, появившись в проеме, предупредительно кашлянул:

– Обед подан, ваша светлость… – Джон вдохнул запах гари:

– Странно, камин никогда не дымил. Впрочем, ему триста лет. Когда-нибудь даже самые надежные вещи ломаются… – он поворочался:

– Огонь не в камине, это костер горит. Мне жарко от костра… – глаза заслезились, по лбу потек пот. Ломались ветки, под ногами, влажно хлюпала трава джунглей. Наверху, в непроницаемой толще деревьев, тревожно хлопала крыльями птица:

– Барбье послал меня к передовому отряду, разузнать, как у них дела. Мы шли по следу левых партизан… – Джон услышал высокий, отчаянный женский крик:

– No me dejen… – на прогалине расхохотались:

– Соблюдайте очередь, ребята. И вообще, заткните ее, она слишком громко орет. Не забудьте, где-то здесь ее дружки… – он остановился. Сердце тоскливо заболело, рука потянулась к американскому автомату, на плече:

– Я не могу, не могу. Я сейчас перестреляю этих тварей… – он вытер лицо пропотевшим рукавом тропикаля:

– Я найду Эмму и забуду обо всем… – до него донеслись звуки ударов, отвратительный хруст: