Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том шестой

– Старой девой, синим чулком. Твою бабушку, кстати, тоже так называли, хотя она замуж вышла чуть ли не со школьной скамьи. Твоей мамой многие увлекались… – дядя помолчал, – она ездила в Австрию, для совершенствования языка, познакомилась с молодым писателем, Цвейгом… – перед свадьбой сэр Николас настоял на том, чтобы Джоанна сожгла свою переписку и большой архив:

– Но кое-какие фотографии остались… – Констанца, весело, посмотрела на Степана, – я тогда не знала, кто изображен на снимке. Дядя Джон, видимо, решил, что мне не стоит о таком слышать. Он только потом мне рассказал, с кем мама играла в шахматы… – белое платье, развевалось на ветру, леди Джоанну сняли на каменной террасе. Над плечом матери склонился красивый мужчина, в элегантном, летнем костюме, при канотье. Констанца помнила решительный подбородок, четкий очерк лица незнакомца:

– Отдых на Капри, 1908 год. Вилла «Блезиус» … – леди Джоанна сидела напротив русского писателя, Горького:

– Цвейг предлагал маме поселиться вместе в Париже, но она отказалась. Он не хотел свадьбы, а мама не решилась пойти против общественного мнения, несмотря на новое время… – над плечом матери склонился Александр Данилович Горский. Взяв у Степана кружку с крепко заваренным кофе, Констанца чиркнула спичкой:

– Мама знала не только Горского, но и Ленина. Она даже взяла у него интервью, в Париже, только текст, конечно, было нигде не напечатать. Потом мама сожгла все дневники и заметки… – Констанца задумалась:

– Она поэтому хотела поехать в Россию, летом семнадцатого года. Она бы воспользовалась знакомством с видными революционерами… – темные глаза ласково посмотрели на Степана:

– Стивен мог попасть в Россию гораздо раньше. Но потом мой отец вернулся из Тибета, и запретил маме путешествие. Впрочем, Стивен, все равно, оказался в СССР… – медальон Степана нагрелся, от костра.

В расселине было тихо, перед рассветом ветер улегся. Низкий свод защищал их от холодной ночи. Он бросил взгляд на спальные мешки:

– Еще никто не проснулся. Все устали, после ночного рандеву… – индианка, сеньора Лола, от мешка отказалась. У женщины за спиной колыхался сверток из шкур гуанако и толстого одеяла. Степан подбросил немного дров в костер:

– Мы снег расчистили, но все равно, она прямо на камнях спит… – Джон устроил свой мешок немного поодаль:

– Кто бы мог подумать, – вздохнул Степан, – что сын его найдется. Значит, миссис Лаура, может быть, жива… – по словам Марты, переводившей сеньору Лолу, индианка понятия не имела о судьбе женщины. Костер весело затрещал, Степан насыпал молотого кофе, в котелок:

– Сейчас себе сварю, а потом все поднимутся, и надо сделать завтрак. Надо накормить малыша… – запах кофе напомнил ему о раннем утре, в хижине, у озера Мьесен. Коричневая пена закипела, Степан взялся за кружку:

– Я всегда варил Констанце кофе, на рассвете. Она еще не ложилась, к тому времени… – он, украдкой, оставлял рядом с чашкой простое печенье, от Кристины, кусочек ржаной коврижки или россыпь клюквы. Он послушал ровное дыхание товарищей:

– И Питер спит, с Мартой, и Меир. Правильно Федор Петрович сказал, нам надо отлежаться и отдохнуть. Марта с мальчиком и сеньорой Лолой останутся здесь, а мы пойдем дальше, искать логово проклятого Максимилиана. Искать его… – Степан не хотел думать о брате:

– Потом, когда я его встречу, когда посмотрю ему в глаза, когда спрошу… – он пока не придумал, что спросит. О ранее заброшенной гостинице, на восточном берегу озера, им рассказала сеньора Лола:

– Лаура ей ничего не говорила, но индейцы видели здание, машины, людей в форме. То есть нелюдей… – поправил себя Степан, вставая. По словам Лолы, в той части озера лежал небольшой остров:

– Фон Рабе может держать Констанцу именно там… – он наклонился над костром:

– Горит хорошо, не потухнет. Здесь, хотя бы, какие-то деревья есть, не пустыня, как вокруг Мьесена… – Степан закрыл глаза:

– Там я сказал Констанце, что Ворон погиб. И сейчас мне опять это предстоит, только теперь его, действительно, нет в живых. Его и Лизу расстреляло МГБ, в спину. Миссис Мозес потеряла мужа, ее дочка осиротела, осиротели Густи, с маленьким Вороном. Товарищ Котов ничуть не лучше проклятого фон Рабе. Надеюсь, с ним тоже рассчитаются, рано или поздно… – Степан тихо вылез из расселины.

Ночь клонилась к концу, ветер нес над озером Фаньяно клочья облаков. Вглядевшись в мрачное небо, он почувствовал странную, тревожную тоску: