Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том шестой

– Помни, стоит тебе только попросить и все изменится… – Констанца нахмурилась:

– В папке было еще что-то, я помню. Сведения по акустике. Акустические иллюзии, акустические эффекты… – система радиоуправления ракетами, в общем, не представляла для нее сложности:

– На оружие поставлен самонаводящийся автопилот, – поняла Констанца, просматривая чертежи, – туда раз и навсегда вбили единственные координаты. Я говорила фон Брауну, что радиомаяки ненадежны. Волны могут встретиться с помехами, ракета изменит курс и никуда не долетит. Но автопилот доведет оружие до места назначения… – от Констанцы требовалось только создать устройство, позволяющее послать радиокоманду на пульт управления ракетами:

– Судя по всему, пульт находится в рабочем состоянии и питается от генератора, – поняла она, – ракеты стоят, ожидая приказа. Они могут простоять полсотни лет, и даже больше… – она была уверена, что нацисты хорошо спрятали вооружение:

– В пустынном месте, где не появятся люди, – она вспоминала карту арктической зоны, – но даже там, ракеты, скорее всего, разместили под землей… – она быстро набросала список нужного оборудования, для постройки портативного радиопульта. В папках говорилось, что существует несколько образцов системы, управляющей ракетами:

– Когда они размещали оружие, они еще не могли создать механизм удаленного запуска, – подумала Констанца, – но притащили сюда систему, как образец, для будущей работы… – ей еще надо было опробовать новый пульт в действии.

Худая спина, с выступающими лопатками, в синем, лабораторном халате, склонилась над столом, Констанца не обращала внимания на негромкий разговор охранников, в коридоре, на дымок сигарет. Она уловила слово Отто:

– Так звали брата фон Рабе, который делал мне операцию… – Констанца поморгала глазами:

– Дым попал. Он, скорее всего, тоже здесь, только я его не видела… – высокий, белокурый офицер в медицинском халате, похожий сразу на всех арийцев с плакатов в рейхе, снимал ей швы после вмешательства. Он тщательно и долго мыл большие, ухоженные руки, с коротко остриженными ногтями:

– Он со мной не разговаривал, обращался, как с мебелью. И фон Рабе так делает, проклятая тварь, вертит меня, словно куклу… – Констанца не могла открыто напасть на фон Рабе:

– Он меня пристрелит, он не расстается с пистолетом. Мне нельзя умирать, я не увидела Стивена, и своих племянников, не встретилась со Степаном… – карандаш заколебался в пальцах:

– Пока мы вместе, смерти нет. Но ведь мы уже не вместе… – Констанца, на мгновение, прикрыла веки:

– Он поймет меня, я знаю. Поймет и простит… – в ухе опять зазвенело:

– Этого ты знать не можешь. Но если ты попросишь, все изменится, вы начнете с чистого листа. Тебе помогли, в Пенемюнде, в Лос-Аламосе. Надо уметь просить о помощи, быть благодарной… – карандаш треснул, Констанца выпрямилась:

– Мне помогли Марта и миссис Анна, а не голоса в голове, которых не существует. Я благодарна людям, а не акустическим эффектам, вызванным напряжением, создавшимся между нейронами, в коре моего мозга… – она застыла:

– Конечно. Теперь я вспомнила. Леди Холланд писала о таком звуке… – в папке Констанца нашла страницу, где леди Холланд излагала случившееся на корабле ее мужа, в одном из дальних морских переходов:

– Экипаж впал в уныние, два человека шагнули за борт, на ровном месте. Начались ссоры, драки, люди рыдали по ночам, угрожали друг другу оружием. Сначала, она думала, что дело в пище, но потом они увидели берег Африки… – на берег выбросилась стая китов:

– Они ушли из того места, и все прекратилось… – Констанца зашевелила губами:

– Николасу о таком рассказывал отец. Моряки считают, что в океане есть проклятые места. В глубинах поют сирены. Слыша их голос, люди теряют рассудок… – сухие губы слегка улыбнулись:

– Я не даю названия своим проектам, но «Сирена» звучит отлично. Во всех отношениях, если можно так выразиться. Это чистая акустика, никто, ни о чем не догадается… – отчеркнув столбец, Констанца завела второй список технических материалов.

Зеленый огонек замерцал на шкале приемника:

Мягкий голос диктора несся над пустынными равнинами Патагонии, над заснеженными склонами гор:

– В Лондоне четыре часа утра. Для тех, кто поднимается с постели, или еще не ложился, в жаркую ночь середины лета, час классической музыки. Последняя запись трагически погибшего, в расцвете творческих сил, лауреата конкурса Шопена, мистера Самуила Авербаха. Гендель, соната для двух скрипок и фортепьяно, соль минор… – Максимилиан узнал музыку: