– Ничего, я возьму пальто Эммы, в здешнем гардеробе. Эмме верхняя одежда пока не понадобится… – ему не хотелось, чтобы 1103 простудилась:
– Она и не носила никогда таких вещей, – усмехнулся Макс, – она, кажется, появилась на свет в лабораторном халате, и в нем же отправится в гроб. Надеюсь, это случится нескоро… – пальто, дорогого кашемира, отороченное рыжей лисой, прислали из Буэнос-Айреса. Макс перекинул его через руку:
– У доктора Горовиц, проклятой мерзавки, был похожий мех, в Венло. Ничего, я до нее еще доберусь и отомщу. Вальтер пусть занимается делами движения. Свои счеты я буду сводить сам… – шагая к открытому катеру, Макс опять подумал о покушении на фюрера:
– Славянский поступок. Но я помню нашу родословную поименно, до семнадцатого века. Мы происходим из семьи рудокопов в горах Гарца. Откуда нам взять славянскую кровь… – влажный, мерзлый ветер неприятно бил в лицо. Максимилиан задумался:
– Нашего прародителя звали Йордан. Йордан Рабе, он работал мастером. Странное имя, не немецкое, то есть не совсем. Скорее, французское, итальянское. Йордан, Джордано. Он погиб в шахте, оставив двоих сыновей. Старший и дальше трудился в Гарце, а младший уехал в Краков, на соляные копи, и там пропал. Может быть, этот Йордан, действительно, явился из Италии… – он вспомнил:
– 1103, якобы, потомок Джордано Бруно. Чушь, у него не было детей. Но упрямства ей не занимать, как и Бруно, сгоревшему на костре. Откуда у Генриха с папой взялось это славянское презрение к порядку? Генрих отличный математик, папа инженер. Они должны были все разумно просчитать, прежде чем устраивать покушение… – обергруппенфюрер подумал о спокойных, голубых глазах отца:
– Он хотел взорвать меня и себя, словно 1103. Она тоже оставляет за собой выжженную землю, везде, где ее содержат… – Макс бросил взгляд на дальний конец острова, на низкие здания физической лаборатории:
– Тяжелая вода здесь есть, но нет урана… – обергруппенфюрер не хотел жить рядом с местом опасных экспериментов. Макс решил отправить 1103 в Валгаллу:
– Там выстроили комплекс для работы. Своего отца она не увидит, я об этом позабочусь. Я сам ее туда препровожу и заодно встречусь с товарищем бароном… – по сообщениям с юга, старик процветал. Куратор музея, как весело думал о нем Максимилиан, выполнял свои обязанности. Прыгнув в катер, Макс завел мотор:
– Вальтер здесь, я могу слетать на юг. Петр Арсеньевич меня отвезет… – он тонко улыбнулся, – это будет его последний полет. Несчастные случаи происходят и сейчас. Эмма меня только поблагодарит… – в комплексе, вызвав начальника охраны, Макс распорядился очистить личное крыло:
– Чтобы никого из солдат здесь не осталось, – распорядился он, – это дело чрезвычайной секретности… – набрав по внутреннему телефону номер библиотеки, он услышал торопливый голос зятя:
– Ваша светлость, мне сказали, что Эмма… – обергруппенфюрер прервал его:
– Я отвез Эмму в госпиталь. Не волнуйтесь, работайте с Вальтером… – Макс приказал Мухе передать трубку штандартенфюреру:
– Мне надо с тобой поговорить, приватно, – услышал он Рауффа, – дело довольно важное, оно не касается арабов… – Макс обещал приятелю выпить с ним кофе вечером:
– Кофе и коньяка, – добавил он, – за моего будущего племянника или племянницу… – он, изящным жестом, вытащил из мейсенской чашки ложку. Походная спиртовка горела синеватым огоньком. 1103, в промокшем пальто, стояла в углу гостиной, под охраной двух солдат, приехавших с острова:
– Пусть смотрит на пламя, – подумал Макс, – силой взгляда она пожара не устроит… – огонек, отчего-то вспыхнул сильнее, заколебался, выбросив длинные языки. Макс допил кофе:
– 1103, кстати, еврейским упрямством напоминает дуру Марту. Но у Марты не было ни капли еврейской крови, она просто патентованная идиотка, что называется. Словно породистые собаки, хороша экстерьером, а мозгами похвастаться не может. Сейчас она жила бы здесь спокойно, я бы ее выдал замуж. Адольфу, все-таки, нужна мать. Он еще маленький мальчик. Генрих был немногим старше, когда мама умерла… – после смерти графини Фредерики Макс много возился с младшим братом и сестрой:
– Я читал Генриху, водил его в зоопарк, покупал мороженое… – он помнил прикосновение нежной, детской ладошки. Мальчик сопел ему в ухо:
– Ты самый лучший брат на свете, Макси… – обергруппенфюрер сглотнул:
– Мама меня так называла, Макси. Она, и Генрих с Эммой, а больше никто. Генрих на Принц-Альбрехтштрассе, ко мне так не обратился. Я ждал, что он попросит меня о снисхождении… – 1103 выпрямила жесткую, узкую спину:
Читать дальше