Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том шестой

– Она попросит, она сделает все, что я ей прикажу… – Макс отставил чашку:

– Зря вы отказались. Эфиопский кофе, нигде больше такого не найдешь… – Рауфф привез мешок кофейных зерен. Макс взглянул на часы:

– Пойдемте. Я вам хочу кое-что показать… – 1103 перевозили в наручниках. Отомкнув браслет, он приковал женщину к себе. Макс, тихо, заметил:

– Словно в Дахау. Мы знакомы десять лет, моя драгоценность. У нас, можно сказать, юбилей… – он махнул охранникам: «Не сопровождайте нас». Максимилиан повел 1103 за собой, по темноватому коридору, к детской племянника.

И в городском особняке Экзетеров и в замке, в Банбери, Констанца и Тони, ровесницы, делили комнату:

– Я узнаю запах, – поняла Констанца, – здесь живет ребенок… – в их детских тоже пахло сладкой выпечкой, карандашным грифелем, медовой акварелью:

– Тони любила рисовать, а меня больше занимал состав красок. Я прочла все статьи, в Британской Энциклопедии, потом дядя Джон и тетя Юджиния отвезли меня в Ньюкасл, на производство… – где-то в кладовых, на Ганновер-сквер, должен был храниться ее подарок брату:

– Стивен в четырнадцать лет, решил, что уйдет из Итона и станет кадетом, в летном училище. Мне было восемь. Я попросила няню сшить холщовый вымпел, такой, как на аэродроме, и сама раскрасила его белыми и красными полосами… – она помнила ласковую улыбку брата:

– Ты даже табличку сделала, Констанца… – она с детства любила работать руками:

– Только не шить и не вязать. Мне нравилось паять, гравировать, выжигать. Дядя Джон оборудовал маленькую мастерскую, в бывшей кладовке для белья… – когда в особняк вызывали газовщика или электрика, Констанца, всегда, невзначай, оказывалась рядом с рабочим. Девочка подавала инструменты мастерам, а к десяти годам могла сама разобраться с поломками.

Медную табличку, для вымпела, она тоже вырезала и выгравировала сама:

– Стивену, от Констанцы. Расправляй крылья, Ворон… – ей, отчаянно, захотелось, как в детстве, прислониться к надежному плечу брата:

– Он женился, на тете Марты. У него, наверное, еще дети появились, кроме Густи. Роза говорила, что он пережил крушение самолета, протаранил истребителем подводную лодку. Он потерял кисти рук, был обожжен, но вернулся в авиацию… – Констанца оглядывала персидский ковер, с разбросанными деревянными игрушками. Шторы задернули, горел тусклый ночник, под зеленым абажуром. Кроватка тонула в полутьме, она не видела ребенка:

– Но это мальчик, у него машинки, самолеты… – на ковре разложили искусно сделанную железную дорогу, – хотя я тоже играла с такими вещами. Впрочем, я почти не играла, я предпочитала книги… – книжную полку увенчивал большой глобус. Констанца пробежала глазами по заглавиям:

– Немецкие книги, испанские, английские. Жюль Верн, в оригинале, повести Милна… – первая книга о Винни-Пухе вышла, когда Констанце исполнилось восемь лет:

– Тони ее читала, а я тогда занималась алгебраическими задачами, для средней школы… – у неизвестного ребенка стоял и знакомый Констанце, школьный учебник латыни. Поступив в Кембридж подростком, Констанца считала своей обязанностью выучить язык:

– Латынь помогает мозгу отдохнуть, – пожимала она узкими плечами, – кроме того, средневековые ученые писали свои трактаты только на латыни. В их книгах все устарело, но иногда там можно найти интересные сведения… – из всей древней литературы Констанца прочла только «Записки о Галльской войне»:

– С преподавателем, в Кембридже, мы занимались по трудам Роджера Бэкона. Средневековая наука меня интересовала больше, чем Гораций и Овидий… – Констанца помнила, что Бэкон тоже писал о шифрах:

– Однако он жил на два века раньше модели Ван Эйка и Дюрера. Он считается создателем криптографии, как науки… – еще до университета Констанца выписала в тетрадку знаменитые слова Бэкона:

– Среди трех путей, которыми люди предполагают обрести знание вещей, а именно: доверие авторитетам, рассуждения и опыт, только последний способен привести ум в порядок… – она напомнила себе, что надо рассуждать логически:

– Шифр подождет. Я его взломала, в любом случае. Осталось только разобраться, что написано на раме зеркала. Там ключ, к шифру, но и что-то еще. Я не успела все прочесть, когда он мне показывал рисунок. Почему я сейчас об этом думаю… – Констанца знала, почему.

Она видела смутные тени картин, на стенах:

– Здесь все увешано Гитлером и свастиками… – над кроватью ребенка болтался черно-красный флажок, – но рисует он не свастики… – в углу стоял деревянный мольберт. Малыш выбрал яркие, веселые краски. Над лазоревой водой озера бежали легкие облака, горы были зелеными, с сахарными, белыми вершинами. Ребенок не подписал картинку, но Констанце и не надо было видеть подпись: