Леонид Подольский - Идентичность

Антисемитизма не стало больше, но он стал крикливее, громче. В мае восемьдесят седьмого о н и пришли на Манежную и это была грозная сила – черная, махровая – с ними полтора часа разговаривал Ельцин 307… Позже они разместились в Донском монастыре 308, потом в Марфо-Мариинской обители 309. И еще – в девяностом

о н и устроили погром в Центральном доме литераторов – напали на писателей из «Апреля» 310, избили писателя-демократа Курчаткина. Погромщиков возглавлял широко прославившийся к тому времени ярый антисемит Смирнов-Осташвили, якобы любитель литературы, основатель и вождь клуба друзей «Нашего современника», даже член редколлегии. Он же, Смирнов-Осташвили, видный член патриотического объединения «Отечество» во главе с известным историком-антинорманистом, завзятым «борцом с сионизмом» и русским националистом Аполлоном Кузьминым 311, которого хорошо знал Василий Лисицын. «Кузьмин неглупый мужик, но с пунктиком, – смеялся Василий. – Он антинорманист не потому, что таковы факты, а потому, что это ближе к его патриотическим убеждениям. Одержимый человек. Заставлял своих студентов разносить листовки».

Русский нацизм, – а это был именно нацизм – обнаруживал явную претензию на определенную интеллектуальность. У него были свои газеты, журналы, адепты с научными степенями, вхожие в приличное общество политики, связи в спецслужбах, мифы, деньги. А рядовые бойцы разбрасывали и расклеивали листовки в Малаховке и в Кратово, где Леонид с Валечкой недавно еще снимали для детей дачу, угрожали еврейским погромом.

Увы, Леонид с Валечкой оказались не готовы. Только теперь, когда действительно стало можно уехать, Валечка поняла, что не может оставить родителей. Как раз в девяностом Валечкин отец перенес инфаркт. И так сложилось, что именно в девяностом Валечке наконец пришло время защищать кандидатскую диссертацию. И – секретность… Хотя в эти годы все так перемешалось, что Валечкина приятельница из Института, наплевав на секретность, подала на выезд и спокойно уехала в Америку. Оказалось, что муж у этой Светы еврей, хотя она раньше скрывала.

Но все же над Валечкой висела секретность, даже когда не стали месяцами платить зарплату, да и платили сущий мизер, и исследования практически прекратились. Все сразу стало не нужно, однако на всякий случай лет на пять после защиты следовало искать другую работу. Но где найдешь, если наука оказалась в состоянии клинической смерти, а врачи, которых и раньше не баловали, стали получать теперь сущие пустяки. Прежняя жизнь почти сразу выродилась.

Но вот парадокс, именно в это время, когда прежняя жизнь рушилась и летела в тартарары, в пропасть, у Леонида работа над докторской наконец-то наладилась. Концепция о роли нейрогуморальных факторов в генезе гипертензии выстроилась внезапно, прямо среди ночи – Леонид долго потом не мог заснуть – его неожиданно осенило, что могут быть разные, иногда параллельные, независимые друг от друга механизмы – природа разнообразна и изобретательна. Следовало это только подтвердить, но Леонид уже был уверен. Все факты складывались, как шары в лузу. И даже прежние результаты, полученные еще у Минскера, успешно шли в дело.

Да, Леониду в этом повезло, но везет ведь тем, кто борется, в ком есть искра. «Пир во время чумы» – прав был Гена Ларионов – а ведь откуда-то в курсе, не исключено, завидовал, хотя вряд ли – Леонид его встретил однажды на митинге. Он уже другой был, не прежний, вождь – во главе колонн, на трибуне, но и Леонид тоже: защита казалась близко и – не простая защита, открытие, монография светила, а там, чем черт не шутит, и место заведующего и членкорство. Тот же Борисов болел и стал поговаривать о пенсии. Верилось, впрочем, с трудом, заведующих выносили обычно вперед ногами, но, с другой стороны, народ потихоньку стал тянуться на выход. Наука больше не держала. Да и не до нее… Но в то же время антисемитизм, – крикливый, громкий – он больше не прятался, но и государственной политикой больше не был. И оказалось, его не так уж и много… Да, как ни странно, Леонид вдруг увидел перспективу…

К тому же Леонид с приятелями в восемьдесят восьмом открыли кооператив. Так что, хоть и бешено росли цены, и в магазинах почти торичеллиева пустота, только очереди злобно чего-то ждут – Леониду как-то приснилось, будто очередь вместо солнца восходит над Россией, – зато с деньгами было хорошо. Леонид, кажется, чуть ли не в первый раз в жизни стал чувствовать себя богатым. И, чтоб не совсем тоска, Леонид с Валечкой стали обзаводиться знакомыми фарцовщиками и людьми из торговли. Да и доллары выручали…