Леонид Подольский - Идентичность

Так, поколение за поколением, сначала в царской, потом в советской империи… Только иногда палачи и жертвы менялись местами. Особенный психотип. Палачи – они ведь тоже жертвы… Мрачные, холодные, северные люди… Под низким серым небом… Когда-то Хрущев пытался свалить все на Сталина. Но нет… Не Сталин… Не он один… Сталин был в них, в каждом из них… Сталин умер, а они остались – такие же. Со Сталиным внутри. И после Сталина мало что изменилось… Разве что масштабы, а люди – те же. Система…

…Чернобыльский так же объявлял голодовку, как Щаранский. Он – из-за того, что лишили свидания с женой. На сей раз тюремное начальство выдержало ровно три недели, а потом пошло на попятный. Время вроде другое, не сталинское, и заграница. Диссидентская солидарность, радиоголоса…

…Свидания лишили из-за того, что отказался донести на соседа-бандеровца… Хотя какой он бандеровец? В их маленьком городке кто-то раскрасил статую Ленина желтой и голубой краской. Милиции нужно было закрыть дело, вот и выбрали его. Подкинули в сарай коробки с краской и с кистями. А все из-за того, что незадолго до этого поругался с милицейским майором. Вот тот и решил отомстить, как только представился случай.

Леонид был очень далек от всего этого… Другая жизнь. Зазеркалье… Да, там – зазеркалье. Он смутно представлял тюрьму, лагерь, соседа-бандеровца… И, однако, едва не попал в капкан. Едва не пошел той же дорогой… как Чернобыльский. Начинается-то всегда с малого.

Леонид попросил у Чернобыльского самиздатовские журналы, почитать. Ничего особенно в них не было, антисоветского. Статьи на еврейские темы. Традиции, история, хроники, статья про самолетчиков Кузнецова и Дымшица и их обмен в Нью-Йорке на советских разведчиков 281.

Леонид с Валечкой прочли журналы и уехали на несколько дней посмотреть Вильнюс, оставив с детьми на даче Марию Николаевну. И только они уехали, как нагрянули на дачу к Софье Исааковне – там несколько семей жило в ульпане во главе с Чернобыльским. Он там всем был: и организатором, и учителем, разработал специальную программу изучения языка для детей, а взрослым читал лекции по истории. Кроме Чернобыльского еще два преподавателя приехали на неделю: языка и традиции, оба с Западной Украины. Все стали переворачивать вверх дном; все – литературу, книжки на иврите, буквари, детские тетрадки, рисунки, вещи, даже в пианино залезли и вырвали струны, везде искали самиздат, а больше старались запугать. Женщин с детьми – всех уложили на пол лицом вниз. Понятых они привезли с собой, это были специально обученные люди, поднаторевшие, для суда.

Мария Николаевна, услышав крики и лай, истерический, отчаянный – лай тут же стих, собаку убили – увидев дюжих людей в соседнем дворе, топчущихся на клумбах, сразу все поняла, в мгновение собрала детей, спрятала в сумку журналы, прикрыв продуктами и старыми газетами, и бросилась к электричке. Никто ее с детьми не преследовал, но это она только потом поняла, а тут от станции шли какие-то не по летнему одетые мужчины в форменных ботинках и серых носках – про носки она знала, она ведь врач, на работе всегда говорили, что люди оттуда приходят в серых казенных носках, скупятся заменить на свои – она так перепугалась, что ей плохо стало с сердцем. Но она доехала, довезла детей до дома и свалилась с гипертоническим кризом. Успела еще вызвать скорую помощь.

По Кратову долго потом ходили самые разные слухи. Мало кто мог предположить, что Чернобыльского и еще двух мужчин могли арестовать за то, что они преподавали иврит, рассказывали об истории и традициях и хотели уехать в Израиль, – лишь многочисленные в Кратове евреи шепотом возмущались, – большинство же решило, что дело связано со шпионажем, благо в километре от Кратово находился Жуковский 282. Впрочем, бытовала и другая версия, вероятно, более близкая к реальности – Чернобыльскому мстили за то, что он встречался с иностранными корреспондентами и записал интервью для радио «Свобода».

Суд состоялся осенью. В зал заседаний пыталась проникнуть добрая Софья Исааковна, но ее не пустили. В зале разместились исключительно специальные люди, которых привезли для того, чтобы они от лица всех советских людей выражали горячую поддержку обвинению. Но все же Софья Исааковна узнала от родителей Натана, приехавших на суд с Украины, что Чернобыльский все взял на себя, его судили за клевету, распространение заведомо ложных сведений о Советском Союзе, да еще и за тунеядство, так что приговор: шесть лет, казался по советским меркам не слишком суровым и даже гуманным, а двум его подельникам дали и вовсе небольшие сроки.