Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том первый

– На то и я, чтобы завсегда при тебе остаться, матушка… – Марья чмокнула мать в прохладную щеку. Они обнялись, сидя на лавке. Так их и застал вошедший в горницу Михайло Воронцов.

Соборный суд начинался ни шатко ни валко. Святые отцы после трапезы рассаживались в палатах, перешептывались, искоса взглядывая на Федора.

Вошел сухощавый, седовласый митрополит Макарий. Святые отцы заторопились к нему под благословение. Зорко оглянув залу, приметив Вельяминова, митрополит поманил его к себе. Поклонившись, Федор поцеловал старческую руку. Макарий пристально взглянул на него:

– Не ты ли иноку Вассиану из Чердынского монастыря отец по плоти? Федор Васильевич, так?

– Так, владыко.

– Спасибо тебе, боярин за сына, угодил, – обнял его митрополит: «Игумен его пишет, что нет во всем Пермском крае монаха, более его заботящегося о просвещении инородцев. Не токмо зырянский, но и остяцкий язык он выучил, ездит к ним в становища, Евангелию учит, школу при монастыре устроил.

Федор помнил Вассиана мальчишкой, когда сына еще звали Василием. Аграфена-покойница не любила первенца, считая себя виноватой в уродстве ребенка. Сам Федор при больном мальчике тоже стыдился своего роста, широких плеч и громкого голоса. Приходя к нему, сын завороженно трогал оружие. Когда отец осторожно посадил его на смирного коня и сделал круг по двору, Вася только восторженно ахнул.

Читать сын научился сам. Федор с Аграфеной с удивлением услышали, как трехлетка по складам разбирает Псалмы. Отец стал заниматься с ним каждый день. Вскоре Вася бегло читал и начал писать. Федор немного обучил его греческому. Когда стало понятно, что сын уйдет в монахи, Василий начал учиться у священников.

Они не виделись восемь лет, с той поры, как Вассиан уехал из Троицкого монастыря на служение иноческое в дальний Пермский край.

– За книги богослужебные тоже спасибо тебе, Федор Васильевич, – донесся до него голос Макария: «Ежели б не ты, дак мы бы раскачивались Бог ведает сколько. Теперь Евангелие да Псалтырь более переписывать не надо».

– Ради святого дела, владыко, я завсегда готов послужить, – отозвался Федор. Боярин решил, что надо съездить в Чердынь к Вассиану и привезти туда сестру его единокровную.

– Долог путь, а надо, – пообещал он себе, усаживаясь в кресло, что стояло особо для царского боярина ближнего: «Федосья порадуется и Марфе полезно другие края повидать».

В опочивальне Воронцовых горела единая свеча. Михайло захлопнул рукописный Псалтырь.

– Как Марья?

Прасковья отложила вышивание.

– Не ест ничего, с лица спала, дак я ее не виню, – она помолчала, – сколько томить можно девку? Говорила я с ней насчет Матвея, что слухи разные про него ходили, хоша он и остепенился в последнее время.

– А она что? – усмехнулся муж: «Небось, брыкалась? Не такой Матвей, мало ли что о ком брешут?»

Прасковья кивнула:

– Поди скажи девке влюбленной, что плохое про нареченного ее, живьем тебя съест. Мне бы тоже до свадьбы про тебя что сказали, дак не послушала бы.

– Про меня и говорить нечего было… – Михайло потянулся: «Я ж тогда был ровно как Степа сейчас. Только у него лодьи на уме, а у меня кони да доспехи были. Какие девки, я об них и не думал!»

– Однако посватался, – рассмеялась Прасковья.

– Ты на меня очами так глядела, что попробуй не посватайся… – Михайло притянул к себе жену: «Я подумал, что кони никуда не ускачут, а синеглазую надо к рукам прибрать, вдруг уведет кто».

– Марья знаешь, что сказала, – оживилась разнежившаяся Прасковья: «Батюшка тоже гулял до венчания, а теперь муж верный. Я не стала ей говорить, как на самом деле было».

– Да не надо, – вспомнив что-то, известное только двоим, Михайло тоже улыбнулся: «Муж я верный, дак зачем мне чужие объедки, коли дома у меня стол завсегда накрыт?»

– Михайло, – забеспокоилась Прасковья, – а ежели со Степаном что в Новгороде случится?

Муж присвистнул.

– Мать, нельзя парня осьмнадцати лет возле бабского подола держать. Он выше меня и в плечах шире. Пущай мир посмотрит, себя покажет. Может, невесту себе на севере найдет. Петруша пока при нас, и долго под нашим крылом останется. Опять же… – Михайло покосился на жену.

– Думаешь, получится? – прошептала она.

– Отчего нет? Я хоша на Бога и надеюсь, но и сам кой-чего тоже делаю, так? – он задул свечу.

– Так что, боярин, – скрипуче сказал митрополит Макарий, – признаешь ли ересь свою и хулу на церковь святую?

– Сие вовсе не хула, владыко, а лишь мысли мои. Не сказано в Писании, что человек мыслить не может. Для сего и дал Бог нам разум, чтобы отличались мы от животных… – Башкин откинул голову.