Прасковья осторожно взглянула на царицу.
– Что зыркаешь? Нынче нужное время, с Божьей помощью понесу.
– Дак матушка…
– Молчи, сама знаю… – устало отозвалась Анастасия:
– Думаешь, мне носить легко? Мне не шестнадцать давно, сама посчитай, сколько. Но ежели я наследника не рожу, все одно что и не было меня. Сошлют в монастырь, и поминай как звали. Соломонию Сабурову государь Василий сослал, а я чем лучше?
Феодосия пошла в боковую светелку готовить питье из трав, Прасковья взялась причесывать Анастасию.
– Что Марья-то? – поинтересовалась та.
– Дак, матушка, только царевича схоронили, куда теперь венчаться. До Покрова отложили.
– Матвей вроде остепенился, – задумчиво сказала Анастасия: «Тихий стал, богомольный, в Кирилловом монастыре поклоны бил, постился. Не узнать его. Может, и сладится у них с Марьей».
– Государыня, выпей-ка… – Феодосия поднесла к губам царицы золоченый кубок: «Сразу полегчает».
Анастасия встряхнула головой.
– Неси одеться, Параша. Вам с Федосьей хорошо, вы за мужьями как за каменной стеной, ни забот у вас ни хлопот. Я каждый шаг словно по острию меча иду… – царица спустила ноги на пол:
– Оступлюсь… – вздохнула Анастасия, – и не вспомнят, как звали меня.
Царь Иван Васильевич стоял на молитве.
Со времени возвращения из Кириллова монастыря плечи его опустились, спина сгорбилась. В густой бороде засверкала легкая седина.
Отбив последний из земных поклонов, он опустился в глубокое кресло у окна.
– Алексей Данилыч, здесь ты?
От притолоки отделилась темная фигура окольничего Басманова
– Нашли монаха, что из Андроникова монастыря пропал? – поинтересовался царь: «Феодосием его, кажись, звали. Ересь у него вроде стригольная была».
– Не нашли, батюшка Иван Васильевич, как в воду канул, окаянный… – развел руками Басманов.
– В воду? – хмыкнул царь: «Яуза рядом, лодью подогнать дело минутное. На Москву-реку вышел и поминай как звали. Ты отцов святых в монастыре поспрашивал ли?»
– Божатся все, что ни сном ни духом. Со всеми разговаривал, окромя отца келаря.
– С ним что не перемолвился? – зевнул царь.
– Волей Божьей скончался отче Нектарий, когда мы на богомолье ездили. Тучен он был, припадок у него случился, язык отнялся, дак и помер… – ответил Басманов.
– Упокой душу его, Господи… – положив перед иконами семипоклонный начал, царь велел:
– Позови мне Вельяминова Федора Васильевича. Сам ступай, порой носом землю. Люди просто так не пропадают, не уплыл же монах сей рыбой по реке.
Когда Вельяминов зашел в палаты, царь любовался закатом над Москвой.
– Красиво как, – обернулся Иван: «Глядишь и думаешь, и сие Божье промышление, и то, что наследник мой, жданный да вымоленный, в грязной воде захлебнулся, аки холопское отродье».
– На все воля Божья, государь… – тихо отозвался Вельяминов:
– Как дети у меня от Аграфены умирали, а я ведь восьмерых схоронил, я про Иова многострадального думал. Он лежал на гноище, язвами покрытый, Сатана искушал его, а он не возроптал.
– Митрополит Макарий то же говорит, но я не святой, да и ты не святой. Ужели не проклинал ты Бога? – испытующе посмотрел царь на Вельяминова.
– Не проклинал, – помолчал Федор Васильевич, – но спрашивал, за что мне сие?
– И я вопрошаю, но нет мне ответа… – царь прошелся по палатам:
– У тебя, Федор, хоша один сын остался, все легче. Спасибо тебе за Матвея, ежели бы не он, не знаю, как все повернулось бы. Он сам в гонцы вызвался, дневал в седле и ночевал, а вперед нас на Москву успел, чтобы панихиды служить зачали.
– Государь, ты прикажи, я тебе не только сына, я и жизнь свою отдам.
– Знаю, что ты слуга мой вернейший… – царь вернулся в покойное, обитое бархатом кресло:
– Дело есть одно, в коем ты помочь сможешь. Есть на Москве боярин из мелких, Башкин Матвей. Может, слыхал ты про него?
– Куда их мелкопоместных упомнить-то? – развел руками Федор.
– Сей Башкин Великим постом ересь зачал болтать, – задумчиво сказал царь, – похожую на бредни, за кои дед мой дьяка Курицына на Москве казнил, а архимандрита Кассиана в Новгороде. Еще привезли монаха, Феодосий Косой по имени, с такими же ересями. Вроде задавили стригольников и жидовствующих, но жива змея, плюется еще… – Иван Васильевич стукнул сильным кулаком по подлокотнику.
– Дак что сей монах-то, в остроге?
– Сбежал он из Андроникова монастыря, пока мы на богомолье ездили… – недовольно отозвался царь: «Вот и сажай людей в темницы обительские после сего, никакого досмотра за ними нет. Тебя я не виню, ты книжную печать налаживал, не до сего тебе было. Теперь Басманов Косого ищет, да, боюсь, не найдет».
Читать дальше