Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том первый

– Что ж делать-то?

Федор пожал плечами.

– Одна надежда, что Матвей Семенович не укажет ни на кого. Глядючи в глаза-то человеку, сложней сие.

– Может, оно и к лучшему, – задумалась Феодосия: «Ежели придется тебе допрашивать его, дак ушей чужих вокруг не будет».

– Это навряд ли, – помрачнел Федор: «Там всегда есть уши. Другое дело, что не видишь ты их, а они все одно слушают, да кому надо передают».

– Надолго ли едешь? – Федосья прижалась головой к его плечу.

– На месяц, а то и поболе. Как пойдет. Может, Матвей Семенович завтра покается, определят ему ссылку в монастырь, да и дело с концом. Но может и затянется, Бог ведает. Раз ты встала, дак…

– Сейчас оденусь… – захлопотала женщина: «Тебе что собрать с собой?»

– Не хочется мне, чтобы ты одевалась… – Федор распустил ее косы: «Ты за мной замужем пятый год, видел я тебя по-всякому, а ты все равно краснеешь, аки девица невинная. У вас там в Новгороде все такие?»

– Про всех не скажу, не знаю… – Феодосия часто задышала.

– Значит, мне повезло… – Федор уложил ее обратно на подушки: «Иной раз посмотришь на тебя, вроде скромница, глаз не поднимет, воды не замутит, а потом диву даешься, что вытворять умеет».

– Сам же и обучил, – простонала Феодосия.

– Покажи умения-то… – Федор вдохнул цветочный запах ее волос, почувствовал ее губы, совсем рядом.

– А ты? Тоже покажешь?

– Ты еще и не знаешь, на что я способен… – он притянул жену к себе. Не понимая, где ее тело, где его, Феодосия обняла его сильно, как еще никогда не делала.

– Только вернись ко мне, обещай… – она вытянулась в его руках,

– Обещаю, – прошептал Федор: «Ты мой дом, мое счастье, единственная любовь моя. Я вернусь, Феодосия».

– Поворотись-ка, – Прасковья Воронцова придирчиво оглядела дочь:

– Опять в груди убирать надо. Зачем ты себя, Марья, голодом моришь, за день едва ломоть хлеба съела. Гляди, венчание длинное, еще сомлеешь в церкви.

Марья нетерпеливо притопнула ногой.

– Не могу я есть, матушка. Сначала почти три года ждали, потом сговорились на после Успенья, а теперь Покрова ждать. Сколько ждать еще, кусок в горло не лезет!

– Не гомони, – Прасковья одернула на дочери опашень… – доведешь себя, не евши, да рыдая день-деньской, до того, что муж под венцом не узнает. И так глаза запали.

Марья схватилась за ручное зеркальце.

– Вовсе не запали, – она повертела головой: «Придумаешь ты, матушка».

– Сядь-ка, – похлопала по лавке Прасковья: «Поговорить мне надо с тобой».

– Говорили, – закатила глаза Марья: «Знаю я все!»

– Я не про сие, – вздохнула Прасковья:

– Ты не ребенок, Марья. Мы с батюшкой твоим двадцать годов живем в любви и согласии. Я всегда ему доверяла и сейчас доверяю, и нет у меня в нем сомнений. Ты замуж выходишь хоша и за сродственника нашего, за сына достойного человека, но ты знаешь, что про Матвея говорят. Ты девка собой видная, разум у тебя в голове стал появляться, но ежели муж от жены гулять зачнет, дак его ничем не удержишь.

– Не загуляет от меня Матвей, – раздула ноздри Марья: «Не посмеет».

Прасковья махнула рукой:

– В девках сидючи, все сие говорить горазды. Не будет, не посмеет, не позволю. Потом, как их муж кулаками али плетью поучит, дак утрут слезы и ноги перед ним молча раздвинут, даже если он только что с срамной бабы слез. Потому как он муж и отказать ему нельзя. Не приведи Господь, еще дурную болезнь какую принесет.

– Не таков Матвей… – резко отозвалась Марья: «Может, было что раньше, но сейчас не таков он. Батюшка али Федор Васильевич тоже гуляли до венчания, а теперь мужья верные».

Прасковья усмехнулась: «Не рассказывать же девке, что отец ее под брачные венцы пришел не изведав никаких утех плотских».

Марья уткнулась лицом в мягкое материнское плечо.

– Все хорошо будет, матушка. Мы с Матвеем проживем в любви и согласии, сколько Господом отпущено. Ты еще внуков понянчишь.

– От Степана внуков, чую, долгонько ждать… – кисло отозвалась Прасковья: «Не сказывал он тебе часом, не пришелся ему по сердцу кто из дочерей боярских?»

Марья скорчила гримасу.

– Степе лодьи девушек во сто крат милее. Вчера говорили с ним, дак он ждет венчанья, чтобы в Новгород удрать. Еще на Поморье хочет поехать.

– Святый Боже, – перекрестилась Прасковья: «Вот и расти парней. Уйдет на цареву службу али воевать, и поминай, как звали. Петенька, кажется, младенчик несмышленый, но отец на охоту его возит и в седле он крепко сидит. Не успеешь оглянуться и он вырастет…».